Огонь неугасимый
Шрифт:
— Да это да, — опять покивал Мошкара. И, выдвинувшись задом, осторожно прикрыл железную дверь. Деловой парень — новый технолог. И в ситуации разобрался, и новое начинание поддержал, и сам вон какую рационализацию придумал. Далеко пойдет, если милиция не задержит. Ну, насчет милиции это присказка, а вообще-то — прыткий.
Колосков попался по принципу: зверь на ловца. Почти разминулись, сам остановился. Посигналил, шагнул навстречу, сказал весело:
— Вот так, Федор свет Пантелеич, будем создавать первую бригаду коммунистического труда.
«Ты-то чего
Слов этих парторг услышать не мог, мысли читать пока никто не умеет, но потускнел почему-то враз. И добавил, умерив пыл:
— Дело непростое, но с большими перспективами.
— Так я что, разве я против этих… перспектив? — вздернул Мошкара плечами. Поправил брюки, оглядел подкрановые балки и фермы перекрытия. — Я, Антон Сергеевич, не дурей паровоза. Только ошибаетесь вы, торопитесь с этими, с перспективами. Не готов наш рабочий к такой ответственности. По Ивану мерить нельзя, опасно. — И умолк, подумав, что этот шустренький парнишка с дурацким хохолком на макушке — давно уже не парнишка, не простачок, каким кажется, и вполне может быть, что слова его — правда. Так что же — идти против того, что неодолимо? Нельзя. Глупо. Невыгодно. И спросил тихо, искренне, почти готовый на главное: — Ну а мне что же — менять профессию?
— Ну, почему, почему? — будто именно на этот вопрос был приготовлен ответ. Опять расцвел Колосков, хохолок на макушке закачался задорно и молодецки. — Пока что одна бригада будет бороться за такое звание. Одна из девяти. Да и не клином свет на нашем цехе.
Не надо было говорить о клине и о цехе. Но откуда ж было знать Колоскову, что именно тут Мошкара хотел бы работать. Тут, а не в каком-то там белом свете. Но это не оправдание. И такое должен знать, коль ты называешься партийным организатором.
— Не клином свет, — уныло повторил Мошкара. — Не клином. Оно так, да почему именно мне уходить? Я здесь… пораньше вас со Стрельцовым. Мой отец тоже тут… от доски до доски. А что у меня здоровье такое, так это не я виноват.
— Ну, зачем так трагично? — покровительственно похлопал Колосков Мошкару по костлявенькому плечу. — Никто вас ущемлять не собирается, авторитет ваш известен. Ну а… дела такие, — обрубив ненужное развитие разговора, закончил парторг. — Просто надо смотреть в корень, в сердцевину явления. Снаружи, бывает, все понятно и гладко, а если заглянуть внутрь…
— Да-да, это верно, — вздохнул Мошкара. Оглянулся на промежуточную кладовую и подумал: «Вот и смотри внутрь, коль такой зоркий. Увидишь — счастье твое, не увидишь — подставляй бока. Хохолок у тебя подходящий. Вот и все, умный ты паренек».
И успокоился Мошкара, окончательно приняв решение.
На вросшем в землю мертвяке, оставшемся у ворот еще от строителей, Мошкара выкурил сигарету, обдумал последние детали, обернувшись, осмотрел опустевший пролет.
«Не клином свет на Иване. Найдут еще кого-либо в коммунистические ударники. А у меня здоровье не то…»
В промежуточной кладовой Федор
31
Рыжов не впервой в этом тупичке. Кособокие хатенки, палисадники, повисшие на матерых кустах многолетних георгинов, захламленные дворики, пропыленные гераньки на подоконниках. И не очень злые, но голосистые псы чуть не на каждом подворье. Слободка.
Десятки раз все это видано-перевидано, пора бы привыкнуть, а все не привыкается. Да и к чему привыкать, почему привыкать? Чуть не в центр слободки врезались было крупнопанельные. Но остановились почему-то, не одолели радицких гущеедов. Или пороху не хватило, или блоков? Подождали слободчане годок-другой да и начали ставить новые ковчежки. Друг перед другом на выхвалку, по законам соревнования. У одного четыре комнаты, другому вынь да положь пять. У этого ворота с навесом, сосед непременно двустворчатые, филенчатые сгрякает. У Мошкары жестяной петух на коньке, Захар Корнеич какого-то Ларсена не то Карсена на крышу всадил. Вертится чертиком, пищит. А для чего, тля какой надобности? И все же — тут можно понять хоть половину. Жилье. Украшают, как мозги смикитят.
Рыжов ступил на стрельцовское крылечко, поскрипел всеми подряд половицами, грякнул кулаком в притолоку и воззвал:
— Эй, хозяин, спускай собак, я в гости пришел.
— На тебя не собак, на тебя гепардов надо, — отозвался Иван с чердака.
— Ты что — астрономией там занимаешься?
— Белье снимаю. Стирать я не мастак, стыдно напоказ выставлять.
— Слезай, у меня неотложное дело.
— Возьми на комоде трояк, на полочке графин и топай за пивом. Я не знал, что гости пожалуют. Беги, беги, мне все равно недосуг.
— Не надо пива, — отказался Игорь. — Дела наши не любят запахов.
— Тогда жди. Хочешь — там книжка лежит. Почти про нас. Полистай.
— Не, тоже на потом. Ты брось валандаться, я тебе не громкоговоритель. Ждут нас.
С охапкой еще сыроватого белья спустился Иван по шаткой лесенке, положил белье грудой на стол, оглядел Игоря и присвистнул:
— Вот это да-а! И при часах, и при цепочке.
— Одни дырки от фланельки остались, — смутился Игорь.
— А если дождь? — продолжал подтрунивать Иван, оглядывая новенький костюм и особенно — яркий, красное по зеленому, галстук, завязанный двойным морским узлом.
— Тебе тоже в праздничное придется, — начал Игорь о деле. — Там сабантуй предстоит. Мишка с Галкой заявление подали.
— Так это ж еще на прошлой неделе.
— Ну и еще… Виктор что-то… — совсем стушевался Игорь.
— Полистай! — подвинул Иван книжку Игорю. — Такие дела я наскоро не умею. — И задал довольно каверзный вопрос: — Ну а мы с тобой что — в свидетелях?
— Мы с тобой, как рыба с водой, — потупился Игорь. — У тебя тоже… хоть завтра в загс. Да не рыпайся, я не маленький. Мое дело — ни цобе, ни цоб.