Огонь сильнее мрака
Шрифт:
– Ни малейшего понятия, где она живет. Найвел не рассказывал, а сам я собирался нанять сыщика, чтоб за ней последить, да так и не нанял. Хотя… вот он, сыщик, передо мной! – Мэллори вымученно, сипло засмеялся, но смех его перешел в стон. – Ох, времечко настало. Вы уж найдите их поскорей, Джонован, а?
Джон задумчиво кивнул:
– Постараюсь. А что насчет друзей Найвела? У молодого человека должен быть хотя бы один верный друг. Ваш племянник мог посвятить товарища в свои планы. Ведь рискованное предприятие он задумал, могла понадобиться помощь.
Мэллори замотал щеками.
– Нет-нет, такого друга я не знаю. Думаю, и нет его. Найвел всегда был нелюдим. Вечно с книжкой, что-то читал, опыты ставил… Да и сейчас у него вся жизнь – на работе. И друзья там же –
– Пойдёмте, – согласился Джон. – Хитчмен, говорите, шефа зовут?
– Финн Хитчмен, да-да, – покивал Мэллори. – Кстати, если Найвел о ком и говорил, как о друге, так это о нём. У них… доверительные отношения.
– Отлично, – сказал Джон. – Тогда не будем терять время.
– Я уже и так почти всё потерял, – жалобно откликнулся канцлер и моргнул два раза.
***
Оборонная научно-техническая лаборатория занимала весь третий этаж. Клерки в черных костюмах здесь не водились: сотрудники Наутчеха не обременяли себя деловой одеждой, предпочитая сюртукам обычные куртки с глубокими карманами. Впрочем, многие носили лабораторные халаты – когда-то белые, а теперь застиранные, обвисшие и приобретшие цвет кухонной тряпки. В куртках щеголяли бородатые дородные мужи – инженеры, ученые, начальники лабораторий; владельцами халатов были лаборанты и ассистенты, бесправные юные создания, только-только успевшие защитить шедевр в техническом училище. Взлохмаченные, худые, лаборанты сломя голову носились по коридорам и, завидев Мэллори, испуганно кланялись, бормоча «господин канцлер». Джону они тоже кланялись – на всякий случай. Все двери на этаже были нараспашку, из лабораторий несло едкими запахами, кто-то отчаянно ругался, кто-то хохотал. Стены покрывал сверкающий белый кафель – никакой зеленой краски, никакого уныния. И здесь были окна, чистые, прозрачные, огромные. Выглянув наружу, Джон увидел внизу маленький уютный сквер, со всех сторон окруженный высокими стенами Министерства. «Так вот оно что, – сообразил Джон. – Все-таки есть окна в здании, просто они во двор выходят».
В одной из светлых комнат устроили курилку – оттуда валил дым и доносились спорящие голоса, высокие и очень похожие на женские. Проходя мимо, Репейник заглянул в прокуренную каморку и обнаружил двух девушек, смоливших папиросы и о чем-то препиравшихся. Одна была пухленькая и темноволосая, другая – тощая, в рыжих кудряшках. Мельком взглянув на Джона, они продолжали спорить. Тощая говорила: «я тебе клянусь, триста двадцать, ну может триста тридцать, и пора тигель остужать», а пухленькая, надув губы, отвечала: «надо было расширительную камеру ставить». Джон удивляться не стал – вспомнил, что, по словам Мэллори, Найвел встретил свою Ширлейл именно в лаборатории. Время такое, философски рассудил он, женщины в науку идут.
Мэллори, скривившись, посмотрел в сторону курилки, засопел носом, но ничего не сказал, продолжал идти, загребая руками воздух. А с другой стороны, подумал Джон, когда оно было другим, это время? Уж точно не на моей памяти. Что-то там из истории было про парламент, и что равноправие полов от этого произошло... Да, точно, всё началось, когда Хальдер учредила парламент. То ли испугалась беспорядков в соседней Твердыне, то ли действительно решила маленько отойти от дел. Парламент, выборы, представители сословий, совещательный орган и все такое. Поди ж ты, помню еще. Ну, а потом появилась эта активистка, Белла Кинистер. «Если женщина достойна войти в храм Богини, то достойна войти и в парламент». Добилась-таки аудиенции у Хальдер, ненормальная тетка. Впрочем, говорят, Кинистер первая в Энландрии штаны прилюдно стала носить, после такого к Владычице на прием заявиться, должно быть, не так уж и страшно. Подумаешь, огненным смерчем тебя испепелят... А никакого огненного смерча – Владычица взяла да и
Словно угадав его мысли, Мэллори пренебрежительно бросил через плечо:
– Девки. Так и тянет их сюда. Как медом намазано.
Джон кашлянул.
– К знаниям стремятся? – нейтрально предположил он.
Мэллори издал смешок, прозвучавший как свист:
– Замуж они стремятся. У здешних инженеров заработок будь здоров. Женихи нарасхват.
Джон хмыкнул:
– Чтобы в Министерство на работу попасть, нужно, по меньшей мере, училище закончить, и неплохое. А туда сызмальства поступать надо. Дальний у них прицел получается, замуж-то. С самого детства.
– У баб, – пропыхтел Мэллори, – вся жизнь на одно нацелена. Да они здесь выше старшего ассистента не поднимаются. Лет пять-шесть отработают… и рожать.
– И не возвращаются?
– Возвращаются, – нехотя признал Мэллори, – но не все. Оттого их и на работу берут неважно… Все, привел я вас. Уф. Ох.
Они стояли у входа в большой зал, уставленный широкими железными столами, на которых громоздились химические приборы, штативы, счетные машины и какие-то совсем уж непонятного назначения конструкции из стекла и меди. За ближайшим столом сидел лаборант, бледный длинноволосый парень в защитных очках-консервах. Руки его, облаченные в каучуковые перчатки, были погружены в шестеренки разобранного зубчатого механизма. Что-то звякало и тонко шипело. За спиной лаборанта стоял высокий мужчина лет сорока.
– Ну куда ты, куда ты лезешь, – говорил он брезгливо. – Ты смотри, куда лезешь, сейчас сломается.
Мэллори откашлялся – так мог бы кашлять паровоз.
– Господин Хитчмен, – сказал он.
Мужчина поднял голову. У него была мужественная челюсть, идеально прямой нос и могучий лоб. Волосы он зачесывал назад – стильно и демократично. Джону он сразу не понравился.
– Тут по поводу Найвела, – отдуваясь, сказал Мэллори. – Я, можно сказать, решился обратиться… Розыск…
– Джонован Репейник, – сказал Джон, понимая, что пора брать беседу на себя. – Островная Гильдия сыщиков.
Хитчмен сдержанно улыбнулся.
– Зачем же сразу в розыск? – спросил он. – Парень загулял, с кем не бывает.
– Дома нет его, – объяснил Мэллори. – И беспорядок… в квартире… И вообще…
Начальник лаборатории задумчиво щелкнул языком:
– Понимаю. Беспокоитесь. Ну что ж, родственные чувства… С другой стороны, может, и правильно, что обратились. Найвел – ценный сотрудник, нельзя терять из виду. И совершенно верно, что не в полицию. Очень хорошо.
На Джона он не смотрел. Мэллори с несчастным видом кивал в такт его словам. Лицо канцлера от долгой ходьбы приобрело свекольный оттенок, по тугим щекам катились бусины пота. «О боги, – подумал Джон, – да его, чего доброго, сейчас удар хватит». Мэллори с трудом расстегнул ворот сорочки и, вцепившись обеими руками в ближайший стол, грузно опустился на скамью, заскрипевшую под его весом.
– Вам дурно? – обеспокоился Хитчмен.
– Пустяки, – еле слышно пролепетал толстяк, – отдышусь только…
– Антуан! – властно сказал Хитчмен лаборанту. – Воды принеси господину канцлеру!
Длинноволосый, как был, в очках и перчатках, вылетел в коридор.
– Пустяки, пустяки, – повторил Мэллори. – Разговаривайте…
Он закрыл глаза и откинулся на спинку скамьи. Хитчмен сделал Джону знак рукой: мол, отойдем. Джон бросил взгляд на Мэллори – тот, вроде бы, помирать не собирался, щеки его медленно возвращались к обычному для толстяков младенческому цвету. Хитчмен отошел к окну, подождал, пока Джон приблизится, и отрывисто произнес: