Огонь в его ладонях. Без пощады
Шрифт:
— Нет слов, чтобы это описать. Они использовали против нас какое-то колдовство. В живых остался только я. Там бесследно исчезли пять дней моей жизни. Появилась башня… — Нассеф умолк, словно не был уверен в том, что хотел сказать.
— Господь спас тебя, он понял, как ты мне нужен.
— Мне необходимо отдохнуть, Мика. Я полностью опустошен. В течение нескольких дней я тебе не помощник.
— Располагай своим временем столь долго, сколь тебе будет угодно. Исцелись полностью. Если я потеряю Мириам, ты мне будешь нужен, как никогда ранее.
Когда Нассеф удалился, Эль
Ведь это так много для Мириам значило.
Это был самый многолюдный и самый радостный Дишархун в истории Хаммад-аль-Накира. Правоверные прибыли из самых отдаленных уголков страны, чтобы разделить с Учеником радость победы. У некоторых путь отнял столько времени, что они появились в Аль-Ремише только в день Машада — последний день празднества. Тем не менее к самым главным событиям они успели. Именно в этот день Эль Мюрид должен был объявить о своей победе и провозгласить создание Королевства Покоя. Таким образом, они не пропустили самого главного события в истории Учения.
Толпа оказалась настолько большой, что пришлось соорудить высокую деревянную платформу, с которой Эль Мюрид обращался к народу. В Святилище допустили лишь немного особо приглашенных людей. Только самым первым последователям Ученика выпала честь наблюдать за тем, как его дочь получает имя.
Незадолго до полудня Эль Мюрид вышел из Святилища и поднялся на платформу. Все с нетерпением ожидали его первого ежегодного обращения к Королевству. Толпа скандировала: «Эль-Мюрид-Эль-Мюрид». Люди топали ногами и ритмично хлопали в ладоши. Ученик поднял руки, требуя тишины.
Яркое солнце озарило амулет, данный ему ангелом. Толпа заохала и заахала.
Вероучение претерпело серьезное изменение, о котором не знал Эль Мюрид. Сам он считал себя всего лишь голосом Всевышнего, учителем, призванным нести слова истины. Но в умах и сердцах последователей он был чем-то гораздо более значимым. В отдаленных местах пустыни ему возносили молитвы как богу во плоти.
Ученик оставался в полном неведении об этой ереси.
В своей первой речи в день Машада он не сказал ничего нового. Ученик провозгласил создание Королевства Покоя, еще раз подтвердил божественные законы, объявил об амнистии бывшим врагам и повелел всем здоровым мужчинам Хаммад-аль-Накира явиться на военный смотр следующей весной. Творец требовал, чтобы земли неверных были очищены от скверны, а права Империи восстановлены.
Те, кому доводилось бывать в Аль-Ремише в Священные дни ранее, восхищались отсутствием иностранцев вообще и иностранных послов — в частности. Неверные не признавали притязаний Эль Мюрида на светскую власть.
Ученик, сойдя с платформы, почувствовал страшную слабость. Его руки и ноги пронизывала боль. Пророк вызвал своего лекаря, и тот дал повелителю снадобья, которые он пожелал. Эсмат уже давно не смел спорить со своим господином.
На церемонию наречения имени получили приглашение сто человек — естественно, со своими любимыми женами. Эль Мюрид желал, чтобы событие имело особое значение. Его дочь должна подойти к Священному алтарю в белоснежном
Это должно послужить бесспорным знаком того, что он, Эль Мюрид, уже выбрал себе наследника. Или наследницу.
— А она у нас красавица, — хрипло прошептала Мириам, взирая на то, как ее дочь шествует к алтарю.
— Да. — Его молитвы не остались без ответа. Мириам вышла из комы, но осталась парализованной. Слуги одели ее и доставили в Святилище в паланкине.
Эль Мюрид припомнил, как гордо она восседала на своей белой верблюдице, когда они первый раз въезжали в Аль-Ремиш. Смелая, красивая, бросившая вызов всему миру! Теперь прошлое утонуло в тумане. Он взял Мириам за руку и не отпускал до окончания церемонии. Девочка уже почти взрослая и может сама отвечать на все вопросы. В помощи родителей она не нуждалась.
— Каким именем будет зваться это дитя Бога? — спросил только что назначенный Верховный жрец.
Эль Мюрид еще крепче сжал руку Мириам. Лишь она знала ответ на этот вопрос. Настал момент, ради которого она жила.
— Ясмид, — ответила Мириам. Голос ее звучал ясно, как колокол, и у Эль Мюрида появился проблеск надежды. Он видел, как встрепенулся Нассеф. — Назовите ее Ясмид, дочь Ученика.
Мириам в свою очередь сжала ладонь супруга. Он знал, как сейчас счастлива жена.
Однако все надежды Эль Мюрида рухнули всего лишь через несколько минут. Она впала в кому еще до окончания церемонии и умерла перед рассветом.
Кончина казалась настолько неотвратимой, что Нассеф объявил траур в Аль-Ремише еще вечером.
Эль Мюрид был настолько иссушен ожиданием смерти жены, что само событие оставило его в немом отупении. Он не проронил ни слезинки. Всю энергию, которая у него осталась, он обратил на Ясмид, Сиди и Нассефа.
Всегда спокойный и уверенный в себе Нассеф рыдал, как дитя. Мириам была его единственной драгоценностью, и он любил сестру даже больше, чем Эль Мюрида.
Слова жреца о том, что «она покоится в объятиях Бога» никого не утешили.
Нассеф с головой ушел в работу, как будто хотел с ее помощью изгнать свое горе. Случалось так, что он не спал сутками.
Сиди полностью погрузился в себя, а Ясмид начинала походить на мать в юные годы. Она была порывистой и смелой девочкой, обожавшей ставить в тупик помощников отца. Ясмид не терпела помпезности, самодовольства и тупого консерватизма. Религиозные диспуты она вела даже с большим искусством, чем сам Ученик.
В силу последнего обстоятельства новоиспеченное жречество все больше и больше начинало видеть в ней наследницу Эль Мюрида.
Девочка проводила массу времени рядом с дядей, когда тот изучал географические карты и разрабатывал боевую стратегию. Ей больше, чем кому-либо другому, было известно о планах Нассефа. Кто полушутливо, а кто и вполне серьезно начинал поговаривать о том, что она унаследует не только дело отца, но и пост дяди.
Волны идеализма в стране перестали бурлить, но спадать еще не начали. Люди все еще искренне беспокоились о целях движения и чистоте веры. Неизбежный после революции наплыв бюрократов пока не начался.