Оговор
Шрифт:
В ее словах звучала категоричность. Димов на мгновение задумался, потом неохотно сказал:
— В таком случае — все. У меня нет больше вопросов. И прошу вас простить меня за беспокойство…
Роза сейчас же встала. Ее плечи, когда она направилась к двери, слегка дрожали. Ралчев чувствовал, что она едва себя сдерживает, чтобы не разрыдаться. Димов заметил расстроенное лицо своего помощника и виновато проговорил:
— Наверное, не стоило ее допрашивать сегодня.
— И я так думаю. Лучше
— В том-то и дело, что после похорон люди быстро успокаиваются. И становятся осторожными и расчетливыми.
Ралчев молчал.
— Поверь, что это так, — вздохнул Димов. — Когда умер мой отец, мать находилась в эвакуации, в деревне. Бомбардировки, разбитые дороги — отца похоронили без нее. Так она до сих пор не может себе этого простить. И все еще плачет… Только на самих похоронах можно выплакать все сразу.
— Эго правда, — грустно согласился Ралчев.
— Могила — это как бы ворота, через которые человек уходит в некий иной мир. И ты видишь это своими глазами. А иначе тебя не оставляет чувство, что человек просто исчез… И это невыносимо.
Пока они ждали Радева, принесли заключение доктора Давидова. Ничего интересного в нем не оказалось. Судя по тому, что нашли в желудке, убитая, вероятно, обедала в ресторане. И выпила пару рюмок вина.
— В ресторан не ходят в одиночку, особенно женщины, — заметил Димов.
— К тому же женщины не пьют вина в обед, — добавил Ралчев.
— Может быть, появился господин Генов? — Димов едва заметно улыбнулся.
— Ничего удивительного, — сейчас же согласился Ралчев. — Утром она пошла на работу в новом костюме. Если она вообще ходила на работу.
— Это обязательно нужно проверить, — кивнул Димов. — Так или иначе, но этот «некто» был, вероятно, последним, кто видел ее в живых.
Стефан Радев тоже пришел вовремя. Ралчеву показалось, что он еще больше измучен горем, чем в первый день. За одну ночь он словно высох, лицо почернело, взгляд остекленел. Он вошел мягкой и бесшумной походкой, беспомощно огляделся, словно не понимая, где находится и чего от него хотят.
— Садитесь, — сказал Димов. — Куда вам будет удобнее…
Радев тяжело опустился в одно из кресел. Его руки едва заметно вздрагивали, лоб покрылся капельками пота.
— Если вы не в состоянии разговаривать, — предложил Димов, — мы можем перенести встречу на завтра.
Радев помолчал, потом чуть слышно попросил:
— Бы не могли бы дать мне стакан воды?
Когда Ралчев вернулся с водой, Радев, оцепенев, сидел в кресле. Он с жадностью выпил воду и немного пришел в себя. И только поставив стакан, внимательно взглянул на инспектора.
— Товарищ Радев, — начал Димов. — Вы были самым близким для покойной человеком. Я хочу еще раз спросить вас, не знаете ли вы чего-либо,
— Нет, ничего не знаю, — глухо ответил мужчина.
— Хорошо… Тогда расскажите, что вы делали вчера. Час за часом, минута за минутой.
Казалось, Радев вообще не услышал вопроса. Он молчал. Молчал долго и тягостно, потом вдруг заплакал. Сначала этот мучительный плач был почти не заметен и скорее походил на какую-то конвульсию. Потом слезы залили его лицо, все тело сотрясалось. Наконец он выпил еще несколько глотков воды и опять успокоился.
— Что тут говорить, товарищ начальник, — с усилием выдавил Радев. — Я убил свою жену.
— Вы? — почти без удивления переспросил Димов. — За что же?
— Она изменяла мне.
— Так! Тогда начните сначала.
Радев вытер мокрое от слез и пота лицо.
— Что тут рассказывать? Вернулся домой…
— В котором часу?
— Не помню…
— И все же придется вспомнить.
Радев задумался:
— Наверное, часам к четырем.
— Разве это не ваше рабочее время?
— Я часто так делал, товарищ начальник. Ведь у нас сын школьник. За ним присмотр нужен, чтобы готовил уроки, а не бегал по улицам… Он как и все мальчишки… Я порой заглядывал домой — минут на пятнадцать, а то и на все полчаса… Проверял, что он делает, и возвращался.
— Понятно, продолжайте.
— Я застал жену дома. Сына не было.
— Но ведь и она должна в это время быть на работе?
— В том-то и дело, что она отпросилась. Я всегда знаю, когда он приезжает в Софию.
— Это вы о Генове? О юристе?
— Да, о нем. Когда он приезжает в Софию, она преображается — и глаза у нее становятся другими, и лицо… Это какой-то кошмар, это может понять лишь тот, кто испытал все на себе…
Радев снова провел дрожащей рукой по лицу.
— Вы считаете, что в тот день она встречалась с любовником?
— Да, уверен.
— И вы устроили ей по этому поводу скандал?
— Нет, я никогда не устраиваю скандалов, — ответил Радев. — Это не в моем характере. На этот раз я высказал ей все, что думал. Так жить дальше нельзя. В конце концов она не глупенькая девочка, а мать двоих детей. И лет ей уже немало. Так я ей и сказал. Она разъярилась, как никогда…
Радев замолчал, потом сдавленно добавил:
— И ударила меня…
Несмотря на трагичность момента, Димов не сдержал улыбки:
— Куда же она вас ударила?
— В живот… Тогда я потерял контроль над собой. Бросился на кухню, схватил нож… Тот, которым мы режем мясо… Когда вернулся в холл, она все еще была там, ничего не подозревая. Дальше я ничего не помню… Наверное, она побежала. И я догнал ее…
— Сколько же ударов вы ей нанесли? — спросил Димов.