Ограбление банка в 12.55
Шрифт:
— Не могли сразу сказать? — Она набрала номер и сообщила о Граумане. Затем, не поворачивая головы, коротко бросила: — Второе отделение.
Комиссар проворно взбежал по лестнице на второй этаж, быстрыми шагами прошел в конец коридора и возбужденно постучал в дверь кабинета доктора Хогана. Открыла юная медсестра. Узнав о цели визита, она предложила комиссару подождать в приемной, пока доктор не закончит осмотр пациента. Грауман сел в кресло и нервно забарабанил пальцами по крышке стола. Медсестра бросила на него уничтожающий
— Вы не знаете, в последние дни сюда не заходил некий господин Голлер? — спросил Грауман.
— Полицейский?
— Да, полицейский, — с надеждой подтвердил комиссар.
— Н-да! — задумчиво произнесла медсестра. — Он был у нас.
— Вчера или позавчера? — поинтересовался Грауман.
Медсестра покачала головой.
— Может быть, он лечится у доктора Хогана на отделении?
— Я знаю пациентов господина доктора. Полицейского Голлера среди них нет, — решительно сказала она. — Правда, если вы имеете в виду несчастный случай, происшедший на прошлой неделе — в господина Голлера, кажется, стреляли, — то доктор Хоган лечил его.
— Могу я ознакомиться с историей болезни?
Медсестра рассмеялась и деловым тоном пояснила:
— Даже для уголовной полиции — это строго конфиденциальный документ. — Она была счастлива, что смогла ответить профессиональным языком. Во время ночных дежурств девушка любила читать криминальные романы, и вот теперь напротив нее сидел настоящий комиссар. С важным видом она сообщила Грауману: — У меня как раз было ночное дежурство, когда сюда явился этот господин Голлер. Кстати, он добрый друг господина доктора.
— Итак, вы перевязывали его, — приходя в хорошее настроение, заметил Грауман.
— Я занималась тяжелым больным на отделении, когда меня вызвал доктор Хоган. «Небольшая царапина, — сказал он, — мог бы и сам себя перевязать».
— После этого вы вернулись к своему тяжелобольному?
— Конечно. У меня не было других дел в кабинете доктора Хогана. Об этом и говорить-то не стоит.
— О чем не стоит говорить? — спросил Грауман.
— Ну, об этом, о ранении, — уточнила медсестра. — Обычная царапина. Когда я вернулась, чтобы простерилизовать инструмент, оказалось, что господин доктор ничем не воспользовался — ни скальпелем, ни пинцетом, ни тампоном. Ничем!
— По-видимому, он основательно залепил рану пластырем, поэтому вы ничего не заметили.
— Похоже, вы непременно хотите сделать из своего полицейского героя. В лучшем случае он отделался мелкой царапиной, если она у него вообще была. — Медсестра вплотную подошла к Грауману. — Да вы и сами знаете, как это случается с частными пациентами или с добрыми друзьями докторов. Чуть ветерок подует, а у них уже почечная колика.
Комиссар согласился с ней и серьезно спросил:
— Вы твердо уверены, что он вообще не был ранен?
— Своими глазами я не видела, возможно,
Грауман прислушался, но вокруг стояла звенящая тишина. Неожиданно дверь распахнулась, и из кабинета вышел пациент в домашнем халате.
— Я доложу о вас, — услужливо сказала медсестра. — Вас представить как комиссара полиции?
Грауман кивнул. Ему не пришлось долго ждать.
Врачу было под пятьдесят, он носил очки в массивной оправе, сильно увеличивавшие его глаза. Грауман непроизвольно сравнил доктора с бычком, добродушнопытливым взглядом уставившимся на него.
— Пожалуйста, присаживайтесь, господин комиссар!
Грауман уселся в кресло и объяснил доктору Хогану, что он, собственно говоря, ищет своего друга Голлера, но того в больнице не смогли найти.
— Вы ведь его тогда перевязывали? — спросил он.
— Да, верно, — подтвердил доктор. — Это дало осложнение. Мне пришлось заново обработать рану и даже оставить его на отделении. Но он мог вернуться домой. Правда, к службе Голлер еще не пригоден.
— Как долго вы его здесь продержали?
— Одну ночь, — ответил врач. — Мне хотелось немного понаблюдать за ним. Он пришел ко мне позавчера вечером. Я сразу сделал ему укол, а на следующее утро отпустил.
— А мне показалось, — заметил Грауман, добродушно улыбаясь, — что позавчера вечером он был у меня в гостях.
Доктор Хоган не смутился.
— У меня было ночное дежурство. Поэтому он мог появиться и после полуночи. Я точно не помню этого.
— Но его обращение к вам нигде не зарегистрировано.
Врач улыбнулся:
— Всякого, кто поинтересуется историей болезни любого пациента, ждет один ответ: мы дали клятву хранить врачебную тайну.
— Но я могу, по крайней мере, узнать, когда вы его отпустили домой?
— Разумеется. Это было в восемь часов утра.
— А вы не ошибаетесь?
— Ни в коем случае. Я сам вскоре покинул больницу. Поэтому данный момент хорошо сохранился в моей памяти.
— Благодарю вас за информацию, — проронил Грауман и, слегка поклонившись, встал.
Возле двери он развернулся и, как будто вспомнив еще одну мелочь, несущественную деталь, спросил:
— Та рана у Голлера была очень серьезной? Вы, кажется, составили экспертное заключение.
— Касательное ранение мягких тканей, — с готовностью отозвался доктор Хоган, — сильное кровотечение, которое могло дать впоследствии довольно серьезные осложнения. Так оно и случилось.
— Значит, один пластырь не помог?
Доктор Хоган слегка оторопел.
— Нет, — процедил он. — Я обработал рану и перебинтовал руку. В сущности, Голлер был нетрудоспособен. Но если он, несмотря на болезнь, рвется на работу, это свидетельствует о его высоком чувстве долга.