Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»
Шрифт:
Я улыбнулся:
– Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс, закрытый перелом.
Глаза Александры испуганно распахнулись:
– Какой перелом? Ты что меня пугаешь?
Я погладил ее худощавое колено:
– Александра, не переживай так сильно, это же фраза из фильма «Бриллиантовая рука», помнишь?
Александра успокоилась:
– Ну слава богу, если ты шутишь, значит, жить будешь... А почему в палате так много людей, здесь же, как в конюшне, нечем дышать?
Виталий ответил за меня:
– Главврач
Глаза Александры снова стали увеличиваться, но ее поспешил успокоить Юра:
– Вы не слушайте этого болтуна, он вечно напридумывает кучу всяких небылиц и ищет потом наивных слушателей, потому что он писатель, а они любят наврать!
Виталий не согласился:
– Вообще-то, молодой человек, я не вру, а фантазирую, а это абсолютно разные вещи.
Александра нахмурилась, встала с кровати, поцеловала меня в щеку и, сообщив, что мальчики здоровы, а она придет ко мне завтра и принесет постельное белье, вышла из палаты.
А Юра заметил:
– Рядом с тобой, Арбатов, она почти красавица.
Я собрался все-таки пойти пописать, но в эту минуту в палату влетала младшая Александра с сумкой в руках. Увидев меня, она погрозила мне пальцем, заулыбалась, стремительно подошла к кровати, села на край, поцеловала меня в щеку и сказала:
– Игоречек, солнышко, ты переполошил нас до потери пульса, позвонила твоя жена... Ой, ты знаешь, твоя мама нас познакомила, у тебя такая милая жена, мы теперь иногда общаемся... И вот вчера твоя жена позвонила и сказала, что ты попал в больницу. Игоречек, что случилось?
Я повторил свою версию:
– Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс, закрытый перелом.
Глаза Шурочки лукаво заблестели, она положила руку на мой прикрытый простынею детородной орган и прошептала:
– Надеюсь, не в этом месте.
Юра захихикал (он находился ближе всех и услышал эту реплику).
Шура раскрыла тумбочку и стала перекладывать в нее из сумки яблоки и бананы. Потом она села, тесно прижавшись ко мне своей толстенькой попкой, сморщила носик и сказала:
– Фи, как противно у вас тут пахнет, бедненькие мужчинки, вы бы хотя бы форточку открыли.
Виталий фыркнул:
– А в этих окнах форточек нет, столяры были пьяные и забыли про форточки, а если мы раскроем окно, то нас продует, потому что за окном октябрь. Впрочем, главврач на это и рассчитывает: у него договор с администрацией ближайшего кладбища, там два квадратных метра для могилы равняются по цене однокомнатной квартире, и чем больше трупов, тем больше прибыли.
Шура заулыбалась:
– Игоречек, но тебя это не должно пугать, потому что тебя мы в таком случае кремируем, а твой пепел я использую на даче твоей мамы, в прошлом году там очень плохо росли помидоры. Ну, все, я побежала, а то девочки сидят там одни, приду завтра и
Александра чмокнула меня в щеку и выскочила из палаты, эффектно виляя своей попкой.
Юра спросил:
– Если первая женщина была жена, то кто же эта красотка?
– Тоже жена, – ответил я, – вернее, первая – это официальная жена, а вторая – любовница, но, по сути, она тоже мне жена, потому что у нас три дочери. А от первой Александры два сына, так что я не девственник, как ваш Пахомыч, но мне на это наплевать и я бы согласился стать девственником.
Виталий расхохотался:
– Ну, голубчик, это уже непоправимо. Вот у Пахомыча еще есть выбор, и он мог бы расстаться со своей девственностью.
Я пожал плечами и собрался идти в туалет, но тут дверь в палату снова приотворилась, и на пороге нарисовался (вот уже никак не ожидал!..) Слава Ершов. В одной руке он держал букет гвоздик, а в другой полиэтиленовый пакет с бананами и яблоками. Странное дело: я обрадовался ему больше, чем своим женщинам. Может быть, мне следовало родиться «голубым» и любить мужчин, а не этих непостоянных женщин? Но, как говорит Душков, это непоправимо.
Славик молча сел на край моей кровати, положил пакет и цветы на тумбочку и вытащил из кармана рабочей куртки закупоренную бумажной пробкой бутылку:
– А это тебе от нашей бригады.
Я предложил выпить всем находящимся в палате. Юра с Виталием охотно согласились и подсели ближе со своими кружками. Пахомыч (он уже вернулся на свое место) отказался, потому что он, по его словам, за всю жизнь не принял ни капли алкоголя и не хочет уподобляться свинье на старости лет. А несколько человек в дальнем углу палаты вообще никак не отреагировали на мое предложение.
Пахомыч снова громко плюнул и вышел, а Славик разлил на четверых сразу всю бутылку, мы чокнулись, сказали друг другу: «Пусть земля нам будет пухом», – выпили, и тотчас все с вопросительными лицами повернулись к Славику. У Славы лицо вытянулось и тоже стало вопросительным. Он сунул нос в стакан, понюхал и выругался:
– Знаю я, чьи это проделки, твою мать! Завтра я Ильичу задам: вместо спирта налил, гад, воды.
– Это забавно, – усмехнулся Душков, – я обязательно использую это в каком-нибудь своем новом романе.
– А я подвешу Ильича за яйца, – скромно пообещал Славик. – Кстати, чем у вас тут так воняет?! Хуже, чем у нас в цеху, где мы никогда не проветриваем.
Виталий охотно рассказал ему о договоре главврача с администрацией кладбища.
Когда Славик ушел, Душков поинтересовался:
– Игорь, а это кто был? Он смотрел на тебя еще более ласково, чем твои жены.
Я не стал ничего объяснять, потому что мне не терпелось скорее рвануть в туалет, я уже спустил ноги с кровати, но тут дверь в палату с треском распахнулась и вошла полная немолодая уборщица со шваброй и ведром воды.