Охота к перемене мест

Воробьев Евгений Захарович

Ранняя весна толкала монтажников в спину, наступала им на пятки.

— Как ты думаешь, Саша, могла бы я изобразить красавицу Весну? — спросила Варежка за обедом.

Шестаков недоуменно посмотрел на нее.

— Меня пригласили в городской парк. На праздник «Проводы Зимы». Обещали сшить наряд из материи солнечных тонов.

— Попробуй изобрази, — сказал он без воодушевления.

— А я отказалась,

— Почему же?

— Не могу же я прогонять Зиму, когда тебе нужны морозы, — она заразительно рассмеялась; глаза ее сделались совсем голубыми. — Что же я, против всей бригады?

Отказ

Варежки не остановил подготовки к празднику, и спустя неделю в общежитии слушали радиопередачу «Проводы Зимы».

В городском парке на заснеженной эстраде вспыхнули факелы — это скоморохи доставили на землю яркие солнечные лучи. Все направились к Зиме, большой соломенной кукле; она стояла в печальном одиночестве, прислушиваясь к прощальным колокольчикам троек.

Красавица Весна произнесла заклинание, и Зиму по традиции сожгли на костре под крики, свист и улюлюканье.

31

Самолет шел на посадку. Уже виднелись не только телеграфные столбы, но и резкие косые тени их, отброшенные на снег. Еще минута, и он различил лыжный след; кто-то пропетлял по поляне, как заяц.

Для него праздник начался до того, как он увидел Нонну среди встречающих, в минуту, когда стюардесса оповестила по радио:

— Наш самолет произвел посадку в Свердловском аэропорту. Температура воздуха...

Температура воздуха его мало интересовала. Не все ли равно — сколько градусов мороза или тепла? Главное — дышать одним воздухом с Нонной!

Маркаров отработал на ангарском льду уйму лишних смен, чтобы выкроить этот волшебный отпуск. Одна пересадка, какие-то пять летных часов, и он — в Свердловске, на улице 8 Марта, неподалеку от театра.

Решили: поскольку он будет в Свердловске две недели — прожить все дни безотлучно друг от друга. Каждый час, минуту выкраивать!

После завтрака, приправленного поцелуями и шутками, он провожал ее в театр, а сам отправлялся в библиотеку и ждал, когда окончится репетиция. Он штудировал работы Ленина о русских переселенцах в Сибирь, коротал в читальном зале время с Цицероном, Монтенем, Гегелем.

Нонна заходила за ним в библиотеку после репетиции. Он встречал ее счастливый. Но когда она однажды сильно запоздала, не заметил опоздания.

Обрадованный ее появлением, он при этом оставался под властью только что прочитанных страниц, был озарен чьим-то глубокомыслием и, может быть, самую малость даже раздосадован тем, что вынужденно отрывается от книги, так увлечен был общением с мудрым собеседником.

Она не обижалась — Нонне нравилась его одержимость.

Ранним вечером (ей надо загримироваться, нарядиться) он вновь провожал Нонну до служебного входа в театр.

Много говорили о последней премьере в их театре. Пьеса на производственную тему, а художник спектакля такой махровый реалист, что дальше некуда. С помощью мощных прожекторов и цветных стекол на сцене изображалась мартеновская печь. Она ослепляла не только актеров, но и зрителей, неосмотрительно купивших билеты в первые ряды партера; им бы вместе с биноклями брать напрокат у гардеробщицы синие очки и надевать их с актерами заодно.

Во многих

современных пьесах действующие лица аккуратно разделены на положительных и отрицательных.

Имеет ли вообще право на сценическую жизнь пьеса, которую зрителям не захочется посмотреть во второй раз? Нет глубинного постижения характеров, нет психологических загадок, зрителю нечего разгадывать. А пьеса должна быть умнее актера, даже умного актера.

— Я бы написал рецензию на сегодняшний спектакль, если бы умел, — сказал Мартик с сожалением. — Но рецензию, скорее всего, не напечатали бы...

— Станиславский, — напомнила Нонна, — рекомендовал даже в негодяе искать и находить что-то хорошее, в положительном герое — что-то нехорошее. Недостатки — не что иное, как продолжение наших достоинств.

Мартик любит Шукшина, тот не делил своих героев на сорта и этим часто ставил критику в тупик. Егор Прокудин из «Калины красной» — положительный или отрицательный? Не потому ли фильм с трудом добрался до экрана? Многие критики напоминают Мартику их Михеича, который тоже делит всех человеков на две категории: люди со знаком плюс и люди со знаком минус. Это только в сказках разграничено добро и зло, а все страхи и ужасы заканчиваются счастливым концом.

Еще критики рассортировали сценических персонажей на героев активного социального действия и на тех, кто не кует ничего железного, а больше размышляет. Если герой варит сталь на сцене или в романе, он — герой активный, а если мучительно решает для себя вопросы морали, совести, чести — он пассивный и получает от критиков шишки и синяки.

— Герой без единого изъяна, без теней, — пожимал могучими плечами Мартик, когда они возвращались из театра. — А не ослепит ли зрителя такой яркий источник света? В хирургии при операциях пользуются бестеневой лампой — пинцеты, скальпели и перчатки хирурга лишаются теней. Но к чему искусственно подсвечивать живые лица современников? — не горячась продолжал он философствовать. — Мало отметки «положительный», критика ратовала еще за идеального героя, у которого нимб вокруг головы, а вместо сердца — знак качества. Гегель же утверждает, что мир — это гармония гармонии и дисгармонии, то есть закономерность более сложного порядка, в которую входит беспорядок. И драматург, и режиссер, и ваш брат актер должны понимать, что закономерность и случайность не противоречат, а дополняют друг друга.

Несколько дней она пропускала репетиции, режиссер прогонял сцены, в которых Нонна не была занята, и Мартик провожал ее на киностудию. Ее пригласили на эпизодическую роль в фильме.

Нонна дала почитать сценарий Мартику.

— Фильм мог бы стать намного лучше, если бы сценарист понимал, что произведение искусства нельзя строить на одних закономерностях, они убивают художество.

Нонна очень привязана к кинематографу — заразительно, всемогуще его искусство. Театральному актеру полезно проверить себя перед кинокамерой. Наигрыш, ходульность, нажим, приблизительность чувства — все отпечатывается на пленке. Начинаешь играть мягче, памятуя о том, что на белом полотне или на экране телевизора зритель видит каждую слезинку, каждую морщинку...