Охота к перемене мест
Шрифт:
Директор вагона-ресторана стоял в тамбуре. Он лениво ответил на прощальный кивок Шестакова, равнодушно посмотрел вслед уходящему безбилетнику.
— Ты, Мартынова, из регламента не выходи. Проводы короткие. Пассажиров за ужином полно. Разорвут Скуратову на части...
Вдруг заплывшие глаза его округлились, он отвернулся от Мартыновой и забыл о ней.
Из соседнего вагона вышел пассажир, который привык распоряжаться. На спине у него помятый рюкзак, в одной руке дерматиновый чемодан, в другой суковатая палка.
— Пассажир-то
Пассажир в синем френче неторопливо, с выправкой, которая выдавала бывшего военного, прошел по перрону и так же неторопливо исчез возле светящейся таблички «Выход в город».
Шестаков решил, что разумнее не искать ночлега на вокзале, а уехать на аэродром и там переночевать.
— До свидания через два месяца! — Она так поспешно его обняла и поцеловала, словно боясь, что стоянку поезда сократили и ей придется прыгать в вагон на ходу.
Мариша посмотрела Саше вслед — он шел обычным крупным, уверенным шагом.
Саша оглянулся: Мариша нерешительно махнула ему рукой, как бы не столько прощаясь, сколько отбрасывая нечто от себя.
40
Михеич поманил пальцем Антидюринга и, когда тот подошел, молча вручил ему радиограмму: «Маркарову. Встречай жену сегодня».
Беззвучно шевеля губами, Маркаров дважды перечитал радиограмму, растерянно потер лоб:
— Какая-то ошибка.
Он вопросительно взглянул на Михеича, тот пожал плечами.
— Может, фамилию перепутали? Эй, Садырин, поди сюда! Кто на южной лебедке подручным — Марков?
— Вспомнили! Марков в прошлом году рассчитался, а этот — Макарычев, только что из петэу...
Садырин выдернул из рук вконец растерянного Маркарова листок, пробежал его глазами и усмехнулся:
— Ловко ты холостяком маскировался! Но все равно жена тебя разыскала.
— Проверь-ка у радиста фамилию, — посоветовал Михеич. — Может, перепутали.
Маркаров побежал в радиорубку, но у него теплилась надежда — вдруг все-таки позывные Нонны?
В то же время это совершенно невероятно! Только на днях она прислала две заказные бандероли: монография «Юлий Цезарь», повесть польского фантаста Станислава Лема и сборник «День поэзии».
Вертолет приземлился, вышли бородатые незнакомцы с ружьями, за ними собаки. Геодезисты вытаскивали теодолиты, красно-белые рейки, ящики с плечевыми ремнями. Больше пассажиров не было, только груз.
Значит, кто-то разыграл Маркарова. И сделал это злой человек, поэтому и радиограмма без подписи.
Раздосадованный подошел он к бортмеханику. Тот сказал, что были еще пассажиры, но остались в Приангарске, вместо них погрузили
— А не было ли среди пассажиров молодой женщины, высокой, светловолосой?
Кто отстал от вертолета, какого пассажиры пола, возраста и масти, — бортмеханик не знал, ему перед отлетом и оглянуться было некогда, так с баллонами намаялись: тяжелые, сволочуги.
— До темноты будет еще рейс, ждите.
Маркаров постоял на бревенчатом настиле, бездумно следя за разгрузкой, уставясь в раскрытую дверцу кабины, будто после баллонов, после мотка троса могла волшебным образом возникнуть Нонна.
Тоскливее, чем ему, в эти минуты было только лайкам, которые прилетели с геодезистами.
Не в первый раз наблюдал Маркаров за четвероногими пассажирами. Уже по тому, как собака вслед за хозяином боязливо подымается по лесенке в кабину, можно отличить летящую в первый раз от опытной воздушной путешественницы.
Какое тяжкое испытание для лаек этот полет! Они выпрыгнули из раскрытой дверцы вертолета, отбежали подальше и как по команде легли на траву. Трава еще не успела выпрямиться после того, как замерли лопасти винта. Лайки мотали головами, дергали острыми ушами — поскорее избавиться от шума в голове и вернуть остроту слуха!
Печальными, совсем человеческими глазами смотрела лайка на своего хозяина, ей хотелось сказать:
«Все чутье отбило у меня ваше вонючее горючее. А тарахтенье-грохот притупило слух. Это вы, люди, почти начисто лишены обоняния, не умеете принюхаться даже к следам соболя, отличить его запах от запаха белки или медведя. Легко миритесь с тем, что вы такие тугоухие... Не слышите, как тетерева слетаются на березу, не слышите хвойных шорохов, когда прыгает белка. А мне, лайке, которой вы сами дали кличку «Тайга», без острого обоняния и слуха жить никак невозможно. Ты же, хозяин, первый в лучшем случае перестанешь брать меня на охоту, а в худшем — пристрелишь...»
«А ведь собака — знаменитое животное, — продолжал наблюдать Маркаров. — Много помогла в опытах академику Павлову, помогла в покорении космоса. Первой, до Гагарина, полетела в космос дворняга по имени Лайка. На собаках училась наша медицина...»
— Бедные лайки, — подумал он вслух, — не берегут вас, заставляют жить в человеческих условиях...
Прошло часа три, и следующий вертолет известил далеким стрекотом о приближении.
От будущей телебашни недалеко до вертодрома. Вот уже угловатая тень хвоста вертолета скользнула по посадочной площадке. Трава легла плашмя. Три алюминиевые ступеньки, и под ногами пилота, вышедшего первым, — бревенчатый настил, за ним — взъерошенная трава.