Охота на Церковь
Шрифт:
– Федька я, ничей. А ты поп? – Мальчик с любопытством разглядывал подрясник и крест на груди под незастегнутой телогрейкой.
– Да. Так ты безнадзорный?
– Лучше быть безнадзорным, чем поднадзорным, – ухмыльнулся Федька. – Я тебя видел, ты вечером в энкавэдэшню заходил. Чего ж тебя выпустили?
– Не знаю, – честно ответил священник.
– Скоро арестуют, – пообещал мальчишка. – Одного тут тоже сначала вызывали, а потом засадили. Его уже на московском поезде увезли, я видел.
Отец Алексей подумал, что беспризорник говорит
– А может, ты легаш? – Федька поднялся, чтобы в случае чего задать стрекача.
– Кто?
– Ну, легавый. С ними заодно.
– Нет, я с ними не заодно.
В этот миг умирающий открыл глаза. По телу прошла судорога. Внезапно он выбросил в сторону руку и схватил подол подрясника отца Алексея.
– Коммунистов… резать, – вытолкал его непослушный язык.
– Голубчик, оставь коммунистов, – ласково заговорил с ним священник. – Ты ведь сейчас совсем плох и можешь умереть. Исповедуйся мне. Не забыл, как это делается?
– Поди… поди прочь, – застонал мужик. – Зачем ты мне нужен. Все отняли… окаянные…
– Скажи хоть имя твое, я о тебе помолюсь, чтобы тебе легче было.
– Засунь свои молитвы… не хочу… Все у меня отняли, проклятые… Пусть горят… Если есть преисподня, пускай там горят… со своим Сталиным. Скажи, – он сильнее потянул подрясник, исполнившись безумной надежды, – есть там преисподня?
– Да разве коммунисты тебе жизнь дали и все, что в ней было? – вразумлял несчастного священник. – Господь тебе все дал, и Он же взял. Что же, ты Его за это ругаешь? Покайся, не бери с собой туда свою ненависть и злобу. Смирись, прошу тебя…
– Будьте вы все про…
Мужик страшно захрипел, туловище выгнулось. Ввалившиеся глаза словно полезли обратно, выпучились, остекленев. В один миг все кончилось. Тело обмякло, распрямилось, веки сомкнулись.
С минуту отец Алексей оставался недвижен – сидел, склонив голову.
– Дворник придет, милицию вызовет. Приберут. – Федька словно угадал мысли священника, который не представлял, что делать с мертвецом, у которого нет ни имени, ни родни в городе. – Для чего нужны попы? – неожиданно спросил мальчишка.
– Священники служат Богу. – Отец Алексей поднялся на ноги. – И людей к Богу ведут, если люди сами того хотят. Этот раб Божий не захотел… в злобе свою жизнь скончал. Будь милостив к его ожесточившейся душе, Господи! – Он перекрестился.
– У мамки были иконы, – поделился Федька. – Три штуки. Она их за печкой держала. А толку-то. Лучше б на растопку зимой пустила.
– Померла мать? – догадался священник.
– В сарае повесилась. – Мальчишка шмыгнул носом. – Мы три дня не ели. Я, два брата и сестренка. Она из-за нас себя удавила, чтобы нас в детприемник забрали и там кормили. Мы в деревне жили.
– Грех-то какой… – пожалел отец Алексей неизвестную ему крестьянку. – Ты, наверное, голодный, Федор. Я в Карабанове живу, пойдешь со мной?
–
Отец Алексей взял его за руку.
– Батя у нас из-за налогов помер. – Федька по дороге оживился, словно наконец решил, что священник заслуживает доверия. – Мы единоличники были. Осенью батька еле расплатился, а назавтра снова бумажку из сельсовета принесли. Еще столько же велели выплатить. Батька ушел, и долго его не было, а потом вернулся, сел на лавку и помер.
– Ты из детприемника сбежал?
– Ага. Я всю зиму там отъесться не мог, совсем дохлый был. Потом силы чуток появились, и сбежал. А братьев и сестру увезли в Арзамас. Хочешь, я тебе про легавых расскажу? Я их всех по рожам знаю. У меня лёжка возле энкавэдэшни и мусарни. Слежу за ними, чтобы от облав хорониться. Там один такой есть – бандит здоровенный, откормленный, как конь у богатых хозяев. Теперь таких коней нет. А легаши есть.
– Старухин? – невольно вырвалось у отца Алексея. Тут же вспомнилась прошедшая ночь.
– И еще там один… гад. Я его запомнил. Батя велел запомнить. Он предатель. За белых воевал, потом к красным перебежал. Весь отряд в засаду привел.
– Это тебе отец рассказал?
– Ага. Батя в том отряде был. Он тоже стал воевать за красных. А мне говорил, что лучше бы его расстреляли, как других, которые отказались. У нас в деревне этот чекист прошлой весной появился. Арестовал дядю Пашу, за то что у него подшипники на тракторе в поле поплавились и еще он власть ругал. Дядя Паша тоже был с ними в отряде.
– А зачем отец велел тебе запомнить чекиста?
– Не знаю. Может, думал, этот гад и его арестует. А батя ему жизнь на войне спас. Он мне сказал: никогда не будь предателем… Чекисты – враги, – закончил рассказ Федька и сразу, без передышки, перешел на другое: – У тебя в доме жратвы много?
– По правде сказать, на пятерых едва хватает, – признался отец Алексей. – Но тебя…
– Тогда зачем ты меня к себе ведешь? – удивился мальчишка и выдернул руку из ладони священника. – Твои харчи не стоят моего времени. Мне на станцию надо. Скоро московский поезд.
Из города они выйти не успели. Федька быстро исчез в закоулках муромской окраины с деревянными домишками.
Домой отец Алексей вернулся к половине восьмого утра и тотчас, не передохнув, ушел в храм. Страстная седмица – самое напряженное в году время, службы каждый день, ни на усталость, ни на хвори сослаться нельзя. После литургии – отпевание. Жена директора школы Дерябина, которой Господь дал еще две недели земного срока, преставилась в Вербное воскресенье. На этот раз гроб привезли в церковь. Сам Дерябин взял в колхозе лошадь и шел до храма, держась за край телеги. «Делайте, что там у вас полагается», – сказал он священнику. За порог церкви не переступил: партийный.