Охота на эльфа

Скаландис Ант

Кажется, это было в мае. Тополь обещал возвращение в Россию после удачной охоты на Эльфа. Но очевидно, охота опять не задалась. У этих народных умельцев из Майами и Дуранго (это ж надо было для серьезнейшего научного центра в немаленьком, скажу я вам, штате Колорадо выбрать городок с таким дивным названием!), так вот, у этих народных умельцев опять пошли накладки одна за другой, опять их «гэбуха обскакала», то есть пресловутое ЧГУ в блестящей манере провернуло спецоперацию, за которой наша хваленая служба только скромненько наблюдала со стороны. Я попробовал ещё в августе робко так выяснить, не пора ли мне ехать в Москву, но ощутил в голосе Тополя растерянность и глубинное чувство

вины, Вербу вообще предпочел не трогать, что уж её бедненькую расстраивать — ну, не сложилось, так не сложилось, поживу ещё годок другой в этом треклятом Берлине. В конце концов, не так уж у нас все и плохо, особенно, когда сын растет умненький, способный, спортом занимается, и жена, хоть и не слишком молодая, но любимая, хоть и не слишком нежная, но в отличной форме, тоже спортом занимается… Во, брат наговорил-то про жену! Кому наговорил? Самому себе. Что это значит? А значит это, что я о ней думаю, много думаю… Фрицик почувствовал, что я совсем престал его слушать, а если уж это Фрицик почувствовал, вывод один: пора уматывать хоть под дождик со снегом, хоть под тропический ливень.

— Выпить хочешь какой-нибудь гадости, тошнотворно разящей спиртным?

Я не сразу понял, что это он уже не стихи читает, а обращается непосредственно ко мне. Манера Фрицика изъясняться ритмической, а иногда и рифмованной прозой (последний термин — мой!) временами смешила, но чаще безумно утомляла. Однако сегодня я ещё не успел устать от него всерьез. Посему улыбнулся вполне добродушно и, осознав суть вопроса, отрицательно помотал головой:

— Нет, мой друг, обойдемся без шнапса, пищевод пожалеем и печень. У меня нынче планы другие. Погрузиться в пучину разврата, потных простынь и липких волос…

Кажется, мне удалось вполне адекватно (в смысле ритмичности) продекламировать этот пассаж на немецком. Фрицик растерянно и как-то вяло скривился в ответ, силясь понять, пародирую я его или просто разговариваю на языке тех же образов. Потом закурил и махнул рукою:

— Не хочешь — как хочешь.

— Пойду, — сообщил я ему, уже вставая.

Дождик на счастье поутих. Я улыбнулся этой маленькой удаче и вдруг, повинуясь внезапно возникшему тайному желанию, направился не налево, к широкой и шумной Ку'дамм, где был припаркован мой «ниссан», а в противоположную сторону, к знаменитому французскому магазину нижнего белья «Les Dessous». По дороге сочинился такой стишок (совсем не в духе Фрицика):

Подарил я леди су.

— Загляни-ка в «Ле Десу».

— Да у этой «Ле десы»

Тыща долларов трусы!

А монетку в один су,

Знаешь сам, куда засунь.

Белье там действительно было дорогое, но о-о-очень шикарное. И каждый раз, бывая в этих местах с женою и покупая ей очередное колечко или сережки от «Картье», я предлагал заглянуть и в соседнюю фирму. Но Белка всегда отмахивалась. Как-то она недооценивала значение этой стороны жизни. А мне наоборот всегда мечталось увидеть любимую жену в каком-нибудь развратном бельишке с прозрачными вставками и кружавчиками.

А вот возьму теперь и выберу что-нибудь сам, не спросясь и не советуясь, то есть советуясь только с продавцами!

Да уж, опыт в выборе женского белья был у меня близкий к нулевому. В юности все мы любили полистать толстенные каталоги по этой теме, залетавшие к нам из-за рубежа. Практический интерес был тогда совсем другим: покупать это все не представлялось возможным, и глазки бегали от одной модели к другой в поисках наиболее открытых и прозрачных — то, что под бельем, занимало существенно сильнее. Изысканные лобковые стрижечки и разноцветные острые сосочки шикарных девушек-моделей романтично просвечивали сквозь тонкое

белье и вполне заменяли нам недоступные в те годы фотографии из «Пентхауса» и «Плейбоя».

Теперь глаза у меня тоже разбегались, перескакивая с игривых, разящих точно в пах фантазий модельеров на несуразно большие, валящие наповал номиналы ценников. А с них — на милую девчушку, предлагавшую покупателям все это великолепие. Она работала с другим клиентом, и я был вынужден подождать. Действительно милая шатеночка. Нет, она не похожа была на Белку, но по комплекции соответствовала ей весьма точно, и я уже начал представлять себе, как попрошу примерить выбранное белье. Девушка станет отпираться, стыдливо улыбаясь, я буду настаивать, интересуясь, сколько же стоит эта дополнительная услуга, ведь клиент всегда прав, она начнет глупо хихикать, и кончится эта история бурной страстью в одном из служебных помещений: полумрак, стоны, падающие коробки с товаром, ноги и руки, путающиеся в ленточках и тесемках…

Господи! Что за бред? Это был эпизод из какого-то совсем другого фильма. Я же домой собрался, к жене…

Девушка-продавщица, наконец, освободилась, но запланированному разговору состояться не довелось.

— Этот мужчина со мной, — произнес знакомый голос сзади. — Покажите, пожалуйста, вон тот комплект от Дебюи, да, да, темно-красный.

Я обернулся. Конечно, это была Верба. Татьяна Лозова собственной персоной. Первое лицо в службе ИКС и, как минимум, второе в моей личной биографии.

— Привет, — сказал я просто, как будто мы расстались вчера. — А ты действительно считаешь, что Белке подойдет темно-красный?

— Белке? — искренне удивилась она. — Нет, Белке лучше белый. И это не каламбур, это правда.

Мы говорили между собой по-русски, и продавщица, навострив уши, тут же проявила к нам удвоенный интерес. Это когда-то в Германии отворачивались от русских со вздохом, мол, эти нищие только поглазеть заходят. Теперь-то они хорошо знают, кто у них настоящий покупатель. И мы не собирались разочаровывать девушку. Верба взялась за дело всерьез, я не мешал ей. И мы пересмотрели и перещупали десятка два моделек. К осязательным ощущениям я отнесся с особым вниманием — кому, как ни мне придется и поглаживать и потихонечку стаскивать, и даже целовать все это хозяйство. В итоге выбрали весьма достойные образцы, я оплатил оба комплекта, нам их шикарно упаковали, Верба, привстав на цыпочки, чмокнула меня в губы, и мы вышли под дождь.

— Ты давно приехала? — спросил я.

В душе моей творилось черт знает что.

— Сегодня. А какое это имеет значение?

— Не хочу, чтобы Белка узнала.

— Она и не узнает. Пошли ко мне.

— Зачем? — поинтересовался я холодно и настороженно.

Но и в холодности этой, и в настороженности звучала слишком явная нарочитость.

— А ты предпочитаешь разговаривать на улице под дождем?

Верба не отвечала прямо, не уточняла, что именно мы будем делать у нее, только ли разговаривать, все было ясно и так, она уже завела меня. Точнее, я был заведен ещё до встречи с ней, а она просто мигом переключила все мои чувства на себя. Она слишком хорошо умела это.

— Но я хотел поехать домой, — последняя вялая попытка сопротивления.

— Ты очень точно выражаешься, писатель. Именно хотел. А теперь уже не хочешь. Пошли, здесь недалеко.

— Ты остановилась в «Бристоле-Кемпинском»?

— Браво! — похвалила она.

— Не слишком-то и трудно было угадать. По-моему, от красивой жизни отказываются только в одном случае — если кончаются деньги.

— Ошибаешься, — сказала Верба. — Жизнь намного сложнее. Даже красивая жизнь, — улыбнулась она этой забавной мысли. — Вот об этом и поговорим.