Охота на газетную утку (Руки кукловода)
Шрифт:
«Я заглянула в ванную, чтобы собрать воду с пола и увидела, что нет полотенца. Если я собираюсь мыться, я заранее приношу чистое белье, купальное полотенце.., а у Алевтины Ивановны полотенца-то в ванной и не было. Только маленькое для рук на крючке висело. И тапочек не было в ванной, они почему-то на кухне стояли».
Представьте себе, дорогие читатели, такую картину. Одинокая аккуратная немолодая женщина собирается принять ванну — и почему-то забывает принести полотенце. Она знает, что в квартире никого нет, кроме нее, что
Почему она оставила их на кухне и пошла в ванную босиком?
Нет, все это слишком, простите меня, напоминает инсценировку, причем неуклюжую инсценировку. Если это так очевидно нам с вами, почему же этого не заметила милиция, поспешив оформить это дело как несчастный случай? Неужели только для того, чтобы не вешать на себя еще один «глухарь»?
Итак, при внимательном взгляде на события становится ясно, что убийство в Заячьем переулке — это не первое звено в цепи преступлений, связанных с переделом сфер влияния в городской коммерческой недвижимости, и даже не первое убийство в этой цепи.
Правда, есть и существенные отличия: если убийство Алевтины Ивановна Фадеевой было тщательно замаскировано под несчастный случай, то Иван Андреевич Антонов застрелен среди белого дня вместе со своей женой характерным для заказных убийств выстрелом в голову.
Это может быть объяснено двояко: либо тем, что к человеку такого ранга слишком трудно подобраться незаметно, чтобы инсценировать несчастный случай, либо тем, что убийцы Антонова хотели добиться устрашающего эффекта, хотели продемонстрировать свою силу и показать, кто в городе настоящий хозяин…"
Поставив выразительное многоточие, я еще раз пообещала читателям вернуться к этой теме в следующих номерах газеты и положила статью на стол Гюрзы. На душе у меня было скверно. Все это мне ужасно не нравилось.
И то, что совершенно случайно, наугад копнув, я наткнулась на такой клубок змей, разворошила настоящее осиное гнездо. И то, что люди вокруг меня мрут как мухи. И то, что, трубя на каждом углу о своем воображаемом источнике, я в действительности совершенно не понимаю, что происходит.
И больше всего мне не нравилась смерть Бориса Борисовича Ахтырского. Я никак не могла отделаться от мысли, что она на моей совести.
Подошел Мишка Котенкин, присел рядом и погладил меня по плечу.
— Слушай, — не выдержала я, — у тебя что — своих дел совсем нету?
— Дел у меня куча, — ответил он, ничуть не обидевшись, — но я за тебя волнуюсь. Как бы не наломала ты, Александра, дров.
Он очень редко называет меня Александрой, в самых серьезных случаях.
— Ты на себя-то в зеркало посмотри.
В глазах — тоска, руки трясутся как после хорошего перепоя… Худая, как велосипед, ничего не ешь, только кофе пьешь…
— Что ты выдумываешь? —
Попил кофейку — и помер!
— Моя жена всегда говорит, что кофе вреден, — согласился Мишка. — Но, — он глядел на меня очень серьезно, — вот что тебе не дает покоя. Совестливая ты очень, Александра, в журналистике так нельзя.
— Много ты понимаешь в журналистике, — фыркнула я и тут же опомнилась:
— Извини, не хотела с тобой ссориться. Но Миша, ты пойми: если бы Ахтырский помер после того, как мы с ним поговорили, все выяснили, то я бы не так переживала. А тут сиди и мучайся: то ли я его довела до инфаркта, то ли кто-то ему рот хотел заткнуть, чтобы он мне ничего не рассказал…
— Ты уж за что-нибудь одно беспокойся, — усмехнулся Мишка, — либо он от твоих статей помер, тогда, значит, никто за ним не стоит, либо его убили, и тогда ты в его смерти не виновата.
— Как бы это узнать? — пробормотала я.
— Конечно, если сидеть за столом и вздыхать, то ничего не узнаешь, — съехидничал Мишка, — едем сейчас туда.
— Куда?
— В морг, вот куда! — крикнул Мишка, так что Гюрза даже выглянула из кабинета и спросила, с чего это мы так разорались.
Я сделала вид, что не расслышала, и пошла надевать куртку. Услышав змеиное шипение из кабинета, Мишка мгновенно испарился, как будто его и не было.
— Петухова! — крикнула Гюрза, очевидно, пароксизма вежливости хватило у нее только на один вчерашний день. — Тебе не кажется, что ты должна ставить меня в известность по поводу своих отлучек? Как продвигается расследование?
— Виталий Андреич не предупреждал меня, что я должна ставить в известность кого-то, кроме него, — холодно заметила я и направилась к выходу.
Положив руку на ручку двери, я оглянулась. Глаза у начальницы были такие выпученные, а физиономия такая красная, как будто ее обварили кипятком. Она шумно дышала с присвистом. Интересно, у пресмыкающихся бывает инфаркт?
* * *
Мишка ждал меня у выхода в своей старенькой «пятерке». Всю дорогу мы молчали, только у самой Куйбышевской больницы он сказал, чтобы я помалкивала и делала расстроенный вид.
— Впрочем, у тебя и так вид — краше в гроб кладут, — неделикатно высказался он, — так что в морг мы как раз кстати.
Внезапно перед самой больницей с боковой улицы перед нами выскочил какой-то нахальный серый «опель». Мишка, чертыхнувшись, вдавил педаль тормоза в пол. Машина резко остановилась.
— Пускают же на дорогу всяких уродов! — в сердцах воскликнул он. — Хорошо, только что колодки поменял, тормоза хорошие, а то бы врезались…
На территорию больницы пускали только труповозки и медицинские «рафики», так что мы с Мишкой пошли пешком.