Охота на «крота»
Шрифт:
— Но я просто хотел…
— Ты должен закончить то, чем занят сейчас. Я говорю себе это каждое утро и каждую ночь. Это единственное утешение. Единственное!
На линии снова стало тихо, и я снова испугался, что связь оборвалась. Потом она заговорила:
— Курт?
— Да.
— Просто возвращайся к нам, — сказала она. — Когда все будет кончено, просто вернись к нам.
Глава 13
Мы летели навстречу восходящему солнцу, и утренние тени очерчивали мельчайшие подробности местности, находившейся под нами. Около Найроби все было заполнено фермами, среди которых виднелись похожие на заплатки
— Я думал… — Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум двигателя «сессны»… — Я думал, что увижу диких животных.
— Их здесь не много, — крикнул Фаридун. — Фермеры стараются прогнать их.
— А около лагерей?
— Шифта давно их перебили. Там, где много оружия, не может быть много животных.
— Шифта?
— Сомалийские рейдеры — воины, бандиты и браконьеры в одном лице. Сядь на место.
Я кивнул и сел назад. Не было смысла кричать.
— Не возражаешь, если я вздремну?
— Ты мой гость, — прокричал в ответ Фаридун.
Возможно, я уснул минут на десять. Неожиданно самолет резко накренился влево так сильно, что один из приборов издал предупредительный сигнал. Самолет продолжал крениться, и сигнал зазвучал более настойчиво, но Фаридун лишь улыбался. Сняв одну руку со штурвала, он указал вниз. «Слоны», — пояснил он. Мы сделали крутую спираль над ними, но «сессна» был явно не приспособлен к таким трюкам.
Я не сразу заметил животных, так как поначалу не мог понять, что это такое. Земля под нами была густого медно-красного цвета, и по ней двигались огромные существа. В тот момент мы находились всего лишь в нескольких сотнях футов над ними. Я никогда не видел животных такого размера. Они не имели ничего общего со слонами в цирках и зоопарках. Между ними была примерно такая же разница, как между машиной скаутов и боевым танком.
Самолет снова издал сигнал.
— Что это за звук? — крикнул я.
— Индикатор снижения скорости. Ничего страшного.
— Хорошо.
— Нет, правда, — сказал он, — не переживай.
Он выровнял самолет, и мы снова полетели навстречу поднимающемуся солнцу и земле, которая с каждой милей становилась все более плоской и пустынной. Самолет медленно набирал высоту, пока где-то на уровне трех тысяч футов мы не перешли в горизонтальный полет, а земля под нами не стала красной, как пустыня на какой-нибудь другой планете. Мотор «сессны» гудел уже не так громко, и нам было проще говорить.
— Какие у вас самые серьезные проблемы с безопасностью? — спросил я.
— Изнасилования, — ответил он. — Изнасилования — это самое худшее.
— Ты видел, кто это делает?
— Бывало.
— Разве нельзя от них просто избавиться?
По выражению лица Фаридуна я понял, что, видимо, провалил этот экзамен.
— Нам не нужна война. В этих местах круг мести никогда не замыкается, и мы не хотим в это ввязываться. Нам нельзя ввязываться, но надо что-нибудь придумать.
— Ты надеешься, что у меня есть какие-то идеи?
— Надеюсь, — подтвердил он. — Среди лучших сотрудников моей организации есть женщины. Но они не хотят… и даже думать не могут о том, чтобы работать здесь. За исключением… — Фаридун усмехнулся, — за исключением Кэтлин.
— И что же в ней такого особенного?
— Увидишь. — И Фаридун снова улыбнулся.
Солнце скрылось за облаками, и тяжелые капли дождя забарабанили по самолету, как автоматная очередь. Мы медленно и низко летели над умирающей от засухи и искалеченной наводнениями равниной. Наконец под нами появилась группа
— Ты должен поговорить с этими ублюдками! — потребовала она.
— Доброе утро, Кэтлин! — приветствовал ее Фаридун.
— Да уж. Доброе. Ты собираешься говорить с ними или нет?
— Для этого я и прилетел, — сказал он, выбираясь из самолета. — Кэтлин, познакомься с Куртом. Надеюсь, он поможет нам решить некоторые наши проблемы.
— Рада встрече! — бросила она и направилась обратно к солдатам.
Фаридун положил ей руку на плечо:
— Подожди.
Лицо ее покраснело, было видно, что ее раздирают эмоции: гнев и беспокойство, облегчение и опустошенность. Кэтлин была очень крупной женщиной с огромным бюстом, тяжелыми руками и такой силой в движениях, что казалось, она в любую минуту может взорваться. Но этого не происходило. Она ждала. Фаридун один пошел разговаривать с солдатами.
— В чем дело? — спросил я.
— Маленькие девочки, — ответила она. — Вы думаете, они щадят маленьких девочек? — Она покачала головой. Нет, она не собиралась ждать. Кэтлин двинулась к солдатам, и я последовал за ней. — Неужели они ни черта не могут сделать? — крикнула она Фаридуну и солдатам.
Фаридун повернулся и направился к ней.
— Мы обсудим это, когда вернемся в поселок, — сказал он Кэтлин. Несмотря на то что она выглядела взбешенной, Кэтлин подчинилась ему.
— А теперь давайте разгрузим самолет, — предложил он.
Перед зданием фонда, как гигантские блоки конструктора «Лего», были сложены коробки из-под патронов 50-го калибра.
— Создается впечатление, что вы готовитесь к войне, — заметил я. — У вас здесь боеприпасов для целой армии.
— Нет-нет, — возразил Фаридун. — Это пустые ящики. Но их очень много, особенно по ту сторону границы, и мы пришли к выводу, что из них получаются отличные ульи.
— Жаль, что у нас нет боеприпасов, — посетовала Кэтлин.
— Давайте сначала выпьем чаю, — предложил Фаридун, когда мы вошли в самую просторную в доме комнату, выполнявшую одновременно функции гостиной и кухни. — Большая карта еще здесь, в шкафу? — Он развернул карту на старом, пятидесятых годов, столе с алюминиевыми ножками и столешницей из огнеупорной пластмассы. Мы сели на раскладные стульчики, ткань на которых истерлась, а в некоторых местах ее и вовсе не было. Кэтлин поставила на стол чашки, чайник и разлила чай.
— Это граница с Сомали, — сказал Фаридун. С востока на запад протянулась прямая розовая линия. — Вот здесь — мы. Сразу слева от границы, на расстоянии восьми километров в глубь территории. А теперь, — обратился он к Кэтлин, — расскажи, что случилось.
— Еще хуже, чем обычно, — начала Кэтлин. — Намного хуже. О, Фаридун, там маленькая девочка, которую принесли вчера вечером… О Боже, тебе надо пойти к ней. Ей десять лет, Фаридун. С каждой ночью их все больше. И мы все понимаем, что знаем лишь об отдельных случаях.