Охота на «кротов»
Шрифт:
Карлоу подключили к полиграфу. Оператор обвязал его грудь гофрированной резиновой трубкой, пневмографом, который, растягиваясь и сокращаясь, должен измерять частоту его дыхания. На руку надели наполняемый воздухом манжет, кардиосфигмоманометр, для регистрации кровяного давления и частоты пульса. И наконец, самое ужасное приспособление из всех — пара металлических электродов — с помощью хирургического бинта было прикреплено к его ладони. Это устройство — психогальванометр — должно было измерять гальваническую реакцию кожи Карлоу на электрический ток. Показания должны меняться в зависимости от того, в какой степени
«От манжета полиграфа у меня посинела рука. Они Стали настойчиво добиваться от меня, сколько раз я был в Восточном Берлине. Был ли я на связи у советского оперативного сотрудника по имени (называлось одно, затем другое имя)? Это было женское имя, не уверен какое, но, думаю, они называли имя «Лидия». По направлению допроса было ясно: ФБР считало, что Карлоу встречался с «Лидией» в Восточном Берлине. «Они спрашивали об адресах в Восточном Берлине. Хотели увидеть мою реакцию, знаю ли я эти адреса. Я сказал, что не знаю ни одного из них».
Теперь близился самый драматический момент проверки на детекторе лжи.
«Они сказали, что я должен отвечать на вопросы только «да» или «нет», — пояснял Карлоу. — Они спросили, знаю ли я Сашу. Я ответил «да», и игла самописца подпрыгнула. Поскольку я подумал о Саше Соголове. В Берлине в 50-е годы я знал только одного человека по имени Саша — Сашу Соголова. Крупного, шумного парня русского типа. Он всегда говорил: «Я и русский и еврей, и они (советские) меня любят». Он приезжал с оперативным работником для встречи с агентом. Он был «шофером». Возвращаясь, он говорил: «Шофером КГБ был полковник такой-то». Я часто встречался с Сашей Соголовым. Он был в Берлине. Мы снабдили его фальшивыми водительскими правами» [79] .
79
Соголов родился в Киеве, в ЦРУ пришел в 1949 году, в качестве оперативного работника находился в Германии и работал в отделе стран советского блока в штаб-квартире. Скончался в 1982 году.
Карлоу мог заметить, что агенты ФБР сильно заволновались, когда он отреагировал на имя «Саша». Он не был уверен почему. «Я думал о Саше Соголове. А они-то думали о другом Саше», — как позднее узнал Карлоу.
«Они не задали ни одного вопроса по мотивам. Наконец я сказал: «Зачем мне становиться советским шпионом? У меня прекрасная жена, двое великолепных детей, хорошая работа»». Агенты ФБР не ответили на его вопрос.
В пятницу проверка на полиграфе закончилась только во второй половине дня. Итак, допрос Карлоу продолжался цять дней.
«После этого я опрометью бросился в Джорджтаун к Хьюстону: «Что происходит?» — «Да, трудный случай», — ответил Ларри. Юрисконсульт ЦРУ, по словам Карлоу, попросил его «письменно изложить все, что он по этому поводу думает», возможно, это вызвано проблемой его безопасности.
«В понедельник, разгоряченный, я влетел в кабинет Хелмса. Он приветствовал меня как обычно, назвав Сергеевичем. Х#лмс всегда называл меня Сергеевичем. На этот раз я сказал, что, может быть, шутки по поводу
Хелмс также попросил Карлоу в письменном отчете изложить все, что он мог думать по этому поводу Теперь Карлоу, которого обвиняли в том, что он советский шпион и предатель своей страны, высшие должностные лица управления просили изложить причины — поворот, достойный пера того же Кафки.
«Хелмс сказал: «Считайте, что вы поступаете в распоряжение Ларри Хьюстона». Я' ответил: «Значит, это конец моей карьере. Что ж, до свидания». Я сказал Хелмсу, что не пощажу своих сил, чтобы пролить свет на все это».
Карлоу задержался еще в одном кабинете. Он спустился на второй этаж в службу контрразведки и зашел к Джеймсу Энглтону.
Энглтон, сидя, как всегда, с сигаретой в зубах за письменным столом, хотел предупредить Карлоу. Он говорил размеренно.
«Очень неопределенная и исключительно опасная ситуация. Могу сказать даже больше. Речь идет о русском перебежчике».
Энглтон наклонился вперед и добавил: «Пожалуйста, не обсуждайте это ни с кем».
Ошеломляюще! Карлоу не только обвинили в государственной измене, но и затем попросили объяснить почему, а теперь приказали хранить все в тайне. Начальник контрразведки пояснил это: факт обвинения Карлоу в том, что он является «кротом», что его карьера рухнула, а его жизнь почти загублена, — секрет ЦРУ.
ГЛАВА 8
Гастроли
К осени 1962 года Анатолий Голицын измотал ряд сотрудников советского отдела, занимавшихся его делом, и это послужило одной из причин, по которой он был передан Джеймсу Энглтону.
Объясняя причину этого решения, бывший заместитель Энглтона «Скотти» Майлер сказал: «Отдел устал от него». По мнению еще одного бывшего сотрудника ЦРУ, это чувство было взаимным: «Голицын был в ярости от сотрудников советского отдела — они слишком давили на него. Его терпению пришел конец, а они все продолжали оказывать давление».
По мнению бывшего контрразведчика советского отдела Пита Бэгли, дело Голицына передали в связи с выдвинутыми им обвинениями в том, что советская агентура проникла не только в ЦРУ, но и в другие западные спецслужбы. Именно контрразведка отвечала за связь с ними.
За несколько месяцев до этого, в связи с утверждениями Голицына о наличии советских агентов в органах английской разведки, Энглтон пригласил ответственного сотрудника английской контрразведки МИ-5 Артура Мартина приехать в Вашингтон и побеседовать с бывшим работником КГБ. Голицын не только произвел впечатление на Мартина, но в заключение беседы тот убедил его посетить Англию.
По словам ветерана ЦРУ, работавшего в Лондоне, «настоящие взаимоотношения получили развитие в Лондоне и их инициатором стал Артур Мартин». Идеи Голицына буквально вскружили ему голову. Он пригласил Голицына, его жену и дочь приехать в Англию, заявив Энглтону, что «гарантирует безопасность пребывания этого человека». Может быть, Энглтон и не согласился бы на отъезд Голицына, но ему неудобно было отказать англичанам, принимая во внимание давние, порой несколько напряженные, «особые взаимоотношения», существовавшие между американской и английской разведками. Энглтону не хотелось стоять у Голицына на пути, так как он опасался вообще потерять его.