Охота на «кротов»
Шрифт:
Кайзвальтер рассказал, что КГБ вынудил Смита прийти на одну встречу и пытался организовать следующую. «Носенко сообщил, что Смит йе хотел идти на вторую встречу. Носенко спросил девушку: «Собирается ли он на эту встречу?» По словам Носенко, девушка ответила, что перед ним (Смитом) стоит гамлетовский вопрос — быть или не быть».
Были и другие разоблачения. Голицын предупредил ЦРУ, что один из канадских послов в Москве был гомосексуалистом. Теперь Носенко подтвердил, что таким послом был Джон Уоткинс, выдающийся ученый, работавший в Москве в середине 50-х годов. По словам Кайзвальтера, Носенко поведал о том, как Уоткинс и министр иностранных дел Канады Лестер Пирсон присутствовали на обеде на даче Хрущева в Крыму в 1955 году. По мере возлияний советский лидер начал «подкалывать» Уоткинса. «Опьяневший Хрущев со знанием дела отпускал замечания в адрес Уоткинса, — продолжал Кайзвальтер. — Он сказал: «Не всем здесь нравятся женщины». Среди гостей был генерал Олег Михайлович Грибанов, который работал по иностранцам в Советском Союзе и теперь готов был лопнуть от ярости» [68] .
68
Когда
Носенко также дал описание операций КГБ в Женеве, важной разведывательной базе, поскольку там часто проводились международные встречи, многие под эгидой структур Организации Объединенных Наций, штаб-квартиры которых находились в этом городе. «Носенко сообщил нам, сколько оперативных сотрудников находилось в Женеве, как они действовали в этом городе, какую вычислительную технику использовали для наблюдения. Они держали под контролем все каналы полиции. По его словам, в Женеве они брали напрокат автомобили, чтобы их собственные автомашины не были засвечены».
В ходе встреч на конспиративной квартире в Женеве Носенко также сообщил, что Советы осуществили проникновение в операцию ЦРУ против одного сотрудника КГБ, Операция началась с того, что женщина-агент, работавшая на ЦРУ в Вене, призналась своим руководителям в своей опасной любовной связи. «Она влюбилась в сотрудника КГБ, с которым встретилась в Советском Союзе, — вспоминал Кайзвальтер. — Этот парень выехал из Москвы, прибыл в Одессу и оттуда пароходом отправился в Пирей, чтобы встретиться с девушкой в Вене. Идея состояла в том, чтобы скомпрометировать этого сотрудника КГБ. Но поскольку Носенко обо всем знал, это означало, что советский офицер действовал под контролем». Для Кайзвальтера это стало еще одним сообщением, которое «помогло доказать искренность Носенко».
Одно из заявлений Носенко было трудно проконтролировать даже для ЦРУ. По словам Кайзвальтера, Носенко сообщил ему, что Советы имеют изобличающие данные на обозревателя Джозефа Олсопа, гомосексуалиста: у них есть фотографии и, как только он выйдет за рамки, они могут шантажировать его, если он не будет писать то, что они хотят. «Над ним постоянно занесен меч», — сказал Носенко. Тогда Кайзвальтер пошел к Тому К. (Томас Карамессинес, в то время помощник заместителя директора по планированию), он приказал вырезать этот кусок из пленки и не вести запись этой темы, потому что Олсоп был близким другом президента. «Он приказал мне вырезать эту часть беседы из пленки, и я сделал это», — сказал Кайзвальтер. Олсоп, один из наиболее влиятельных вашингтонских обозревателей, был другом не только президента Кеннеди, но и многих других известных политических деятелей. Изысканный в манерах, эрудированный, он был к тому же коллекционером, искусствоведом и писателем. Но если бы Советы попытались оказать на него давление, их усилия вряд ли могли увенчаться успехом: Олсоп был закоренелым антикоммунистом и суровым критиком Советов во всех своих произведениях. Он постоянно предупреждал, что в военной области Советы опережают Соединенные Штаты и что Вашингтон столкнется с «ракетным прорывом». Он скончался в августе 1989 года в своем доме в Джорджтауне в возрасте семидесяти восьми лет [69] .
69
Друзья Олсопа, даже те из них, кто знал его долгое время, мало чем прояснили этот вопрос. Том Ламберт, иностранный корреспондент и коллега Олсопа по «Нью-Йорк геральд трибюн», сказал, что слышал историю об Олсопе и русских. «Я слышал, — сказал Ламберт, — что у русских были фотографии, что они засняли его с каким-то молодым парнем». Ламберт освещал войну в Корее для агентства «Ассошиэйтед пресс», когда впервые встретился с Олсопом, и, хотя он знал обозревателя почти сорок лет, представления не имел, был ли тот «голубым»: «Если это и так, Джо, разумеется, никогда не говорил об этом». Дон Кук, корреспондент «Трибюн» в Париже в течение многих лет, сказал: «Моя собственная догадка состоит в том, что он (Олсоп) в действительности был симпатичным асексуа-лом. Он был настолько занят собой, что просто не мог допустить отношений с женщиной в своей жизни. Я не знаю, насколько активно он преследовал женщин, но, безусловно, он не преследовал мужчин. Несколько лет он состоял в браке с Сьюзен Мэри Пэттен». Но, добазил Кук, что было в действительности, он не знает.
Носенко также рассказал о системе КГБ «литра» — об использовании определенных химических веществ в ходе секретных операций. «Носенко говорил, что советская контрразведка использует «литру» для того, чтобы помечать почтовую корреспонденцию или фиксировать местонахождение людей, — сообщил Кайзвальтер. — Один посольский служащий на переходе ожидал зеленый свет. Рядом с ним стояла симпатичная пожилая дама, также собиравшаяся переходить улицу. Она нажимала кнопку баллончика, и тонкая струйка жидкости попадала
70
Как объяснил Кайзвальтер, «литра» была предшественницей «шпионской пыли», которую КГБ использовал при наблюдении за западными дипломатами и журналистами и их контактами. Открытие Соединенными Штатами в августе 1985 года того факта, что Советы используют «шпионскую пыль», вызвало ярость. Советы наносили на руль автомобилей или на дверные ручки квартир американских дипломатов, вероятно, включая и сотрудников ЦРУ московской резидентуры, невидимую пыль — химическое вещество нитрофенилпентадинал, с тем чтобы мельчайшие следы его оставались на руках или одежде советских граждан, с которыми они вступали в контакт. Ученые США анализировали и испытывали это вещество в течение полугода и в начале 1986 года пришли к заключению, что «в количествах, используемых Советами, «шпионская пыль» не представляет опасности для здоровья». Испытания также показали, что лиминол, второй препарат, использовавшийся КГБ для слежки, не опасен для людей.
Когда беседы с Носенко в Женеве близились к концу, сотрудники ЦРУ выработали план будущих встреч. «Он согласился вновь вступить в контакт, — рассказывал Кайзвальтер, — но настаивал, чтобы повторной связи не было в Советском Союзе, где наблюдение со стороны его собственных коллег делало такую попытку исключительно опасной. Пять или шесть агентов (русских, работавших на ЦРУ) были потеряны в результате повторной связи в Советском Союзе.
Теперь нам предстояло разработать план связи для Носенко. Прежде чем покинуть Женеву, я связался с управлением безопасности и получил несколько надежных адресов в Нью-Йорке. Мы остановились на адресе в Манхэттене человека, который являлся агентом ЦРУ. На основании этих планов мы договорились с Носенко, что он вступит с нами в повторную связь с любой территории свободного мира, отправив на нью-йоркский адрес письмо или телеграмму». Носенко проинструктировали, что он должен подписать свою телеграмму именем «Алекс».
«Спустя три дня после отправления телеграммы мы встречаемся в вестибюле кинотеатра, название которого начинается с буквы, ближе всего расположенной в алфавите к букве А, в городе, из которого отправлена телеграмма» [71] .
И они разъехались. «Мы подарили Носенко отрез ткани на платье для его жены. Мы так поступали и прежде в отношении других добровольных информаторов. Он поблагодарил нас за лекарство и, разумеется, заучил адрес в Нью-Йорке».
Кайзвальтер и Бэгли приняли меры предосторожности, чтобы не потерять записи опроса Носенко. «Мы покинули Женеву на разных самолетах, — вспоминал Кайзвальтер. — У одного из нас были записи, у другого — магнитофонные ленты».
71
Если бы Носенко выбрал вариант вступления в контакт с помощью письма или почтовой открытки, процедура несколько менялась бы, поскольку невозможно рассчитать, сколько времени уйдет на то, чтобы письмо дошло до Манхэттена. Итак, если Носенко будет вступать в повторный контакт с помощью письма, он, как его проинструктировали, должен датировать письмо несколькими днями позже фактической даты его отправления. Встреча должна состояться спустя три дня после даты, указанной в письме.
Бэгли и Кайзвальтер возвратились в Лэнгли, уверенные, что добились крупного успеха — сотрудник КГБ щедро выкладывал секреты и, что редко среди офицеров советской разведки, согласился остаться агентом на месте. И хотя он исключил всякие контакты в Москве, но согласился на возможную повторную связь с ЦРУ. Ведь, с точки зрения Лэнгли, более желательно иметь агента на месте, чтобы продолжать черпать информацию из стен КГБ. Носенко и ЦРУ пошли на взаимный компромисс: он возвратился в СССР, и это предпочтительнее в сравнении с тем, что случалось с большинством добровольных информаторов, таких как Голицын, который настаивал на немедленном переходе на Запад. Перебежчиков можно было допрашивать и выуживать из них все, что они знают, но наступал момент, когда их информация заканчивалась. Для ЦРУ агент на месте, даже такой, как Носенко, имел гораздо большую ценность.
Оба оперативных сотрудника были в восторге от своего улова: «Вайрлес»; разоблачения Бориса Белицкого, агента-двойника, действовавшего против ЦРУ, которому уже не суждено спеть «Звездно-полосатый флаг» тем необычным способом, какой предложил проверявший его оператор полиграфа; дело красавца-армянина и та серьезная опасность, которую Кайзвальтер уловил в операции с Пеньковским; микрофоны в стенах американского посольства в Москве; проникновение в английские спецслужбы в Швейцарии; информация, которая должна была привести к аресту Уильяма Джона Вассала, клерка британского адмиралтейства; новая деталь о компрометации на сексуальной почве Эдварда Эллиса Смита, резидента ЦРУ в Москве; советское проникновение в действия ЦРУ, направленные на вербовку пылко влюбленного сотрудника КГБ в Вене; прокат автомобилей КГБ и другие профессиональные хитрости в Женеве; система «литра» — впечатляющий перечень.
Бэгли, не чуя под собой ног от радости, доложил Джеймсу Энглтону о своих встречах с Носенко в Женеве. Энглтон приветствовал его с энтузиазмом отца, маленький сынишка которого с триумфом притащил домой дохлую бродячую кошку.
В пантеоне перебежчиков Энглтона имелось место только для одного божества. Анатолий Голицын предсказал это; он предупредил, что другие перебежчики или агенты, опровергающие его предупреждения о наличии «крота» в ЦРУ, не будут восприниматься всерьез. По мнению начальника контрразведки, именно так и получилось с Носенко, с его объяснением причины приезда Ковшука в Вашингтон и твердым заявлением, что он не знает никакого советского агента по кличке «Саша», работающего в ЦРУ.