Охота на «кротов»
Шрифт:
Роберт Кроули, бывший сотрудник ЦРУ, работавший с Энглтоном, утверждал, что шеф контрразведки не организовывал прослушивания по собственной инициативе. «Джим не располагал средствами, чтобы предпринять что-либо подобное, — сказал он. — Если бы директор одобрил, управление безопасности организовало бы это, Джим воспользовался бы аппаратурой. Он забрал бы улов. Но у него самого не было собственного технического обеспечения».
Тем не менее истории, подобные случившейся с Брэйденом — а их великое множество, — помогли сделать Энглтона зловещей и таинственной фигурой в ЦРУ и в тех узких социальных кругах Вашингтона, в которых он вращался.
Это отражали его прозвища. В ЦРУ его ведомственным псевдонимом (используемым в телеграммах) было имя «Хью Ашмед». Но его коллеги называли его по-разному: «Серый призрак», «Черный рыцарь», «Человек-орхидея», «Рыбак», «Иисус», «Стройный Джим» или, менее лестно, «Тощий Джим» либо «Пугало» [30] .
Но это еще не все. Хобби Джеймса Энглтона, его прошлое, стиль, вся его жизнь вписывались в представление о том, что собой обязан представлять начальник контрразведки ЦРУ. Имидж и человек были созданы друг для друга; Джеймс Энглтон как бы сошел с экрана из какого-нибудь голливудского фильма.
30
Несмотря на широко распространенный миф об обратном, одним из прозвищ, под которыми Энглтон неизвестен, является «Мама». Впервые оно было употреблено в двухсерийном фильме в «Нэшнл ревю» в 1973 году, сценарий которого написал Майлз Коупленд, бывший сотрудник ЦРУ, и в котором в причудливых выражениях изображался похожий на привидение тип в ведомстве по прозвищу «Мама», напоминавший Энглтона. (Copeland М. The Unmentionable Uses of a СLA / National Review. — 1973.— Sept. 14.; There is a CIA in Your Future. — 1973.— Oct. 26.) В своей книге (Without Cloak and Dagger. — N. Y., 1947) Коупленд развил этот причудливый образ, описав «Маму» в окружении двух борзых в кабинете ЦРУ, представленном в виде охотничьего домика с бревенчатым потолком высотой 20 футов. Затем писатель Аарон Лэтэм написал роман об Энглтоне под названием «Orchids for Mother’» (Boston, 1977). Коупленд подтвердил, что использованное им прозвище «Мама» — литературный вымысел. «Вы правы насчет использования мною слова «Мама» в качестве прозвища Джима Энглтона. Это имя, наряду со множеством других вещей, о которых я говорил в книгах и статьях, было применено для занимательности чтения, чтобы смягчить проблемы, которые возникали у меня при прохождении через тех умственно неполноценных, которые обычно отвечают за чистку рукописей лояльных выпускниц колледжей (так!)». (Письмо Майлза Коупленда автору от 10 октября 1990 года.) В Оксфордшире, Англия, 14 января 1991 года в возрасте 77 лет Коупленд скончался.
Например, его легендарное умение удить рыбу на блесну, его диплом специалиста по выращиванию орхидей, его увлечение коллекционированием полудрагоценных камней. Для его многочисленных обожателей эти интересы были не случайны, скорее, они являлись продолжением его блестящих способностей как сотрудника контрразведки. То же терпение, необходимое, чтобы поймать гольца в горном потоке, требуется и для того, чтобы «расколоть» советского шпиона, «липового» перебежчика или двойного агента КГБ. Нужны годы и великое терпение, чтобы вырастить орхидею, и в этом тоже весь Энглтон. Его не увидишь в черной фетровой шляпе отдыхающим с ребятами за игрой в кегли. Точно так же и камни, которые он находил в пещерах и расщелинах на юго-западе страны, — отполированные до совершенства и принявшие форму запонок для манжет или других подарков для друзей, — они тоже были сродни самородкам контрразведывательной информации, которую он умел извлекать из потока телеграмм, донесений и материалов опросов, проходивших через его рабочий стол. Ключевой факт, помещенный в контекст, засверкал бы так же ярко, как какой-нибудь топаз. Или так это представлялось его поклонникам.
Рыбак, как и охотник за шпионами, должен разбираться в наживках. Энглтон тщательно изучил их. Одним из его партнеров по рыбалке был Сэм Папич, высокий, крепкий серб из Бьютта (штат Монтана), который работал на медных рудниках, как прежде его отец, и в течение 19 лет осуществлял связь между ФБР и ЦРУ. Эти два человека были близкими друзьями — посланник Эдгара Гувера в ЦРУ и начальник отдела контрразведки.
«У Джима были руки хирурга, и он делал великолепные блесны для гольца, — вспоминал Папич. — Иногда мы вместе ездили на рыбалку. Джим проходил с четверть мили вверх и вниз по течению, изучая воду, растительность, насекомых. Затем принимал решение, что делать. Он мог прочитать вам лекцию о жизни мухи-однодневки от личиночной стадии до того момента, когда она становится мухой. Я тоже специалист по форели, но он в этом деле был мастер. Обычно он отпускал пойманную рыбу. Для него это был вызов».
Энглтон ловил форель с человеком Гувера, одновременно потихоньку усиливая свои позиции в ФБР, и цветы также переплетались с его жизнью контрразведчика. Меррит Хантингтон, владелец «Кенсингтон оркидз» в мэрилендском пригороде Вашингтона, знал Энглтона много лет и восхищался им и как шпионом, и как специалистом по разведению орхидей. «Энглтон был мистификатором, мистификатором № 1 Америки, настоящим патриотом, — говорил Хантингтон. — Он использовал
«Он использовал орхидеи как прикрытие?» — «Да, — сказал Хантингтон. — Он путешествовал как специалист по разведению орхидей. Он знал всех людей в Европе, выращивавших орхидеи. Мы всегда знали, когда приезжали важные «шишки» из Израиля, потому что Джиму нужны были букеты орхидей. Он срезал цветы для израильтян. Он разводил орхидеи. Он вывел и дал название паре орхидей. Одну он назвал в честь своей жены. Кэтлея под названием «Сесили Энглтон» [31] .
Джим мог часами говорить об орхидеях. Но он никогда не говорил о работе. Я знал, кто он, но он никогда не заводил речи о политике. Он мог исчезнуть на полгода, но когда появлялся, звонил мне. Он никогда не расставался со своей теплой полушинелью».
31
«Подождите минутку, — предложил Хантингтон, — я посмотрю в регистре Королевского садоводческого общества международный регистр растений. Это в Лондоне. Тома Общества издаются каждые 5 лет». С минуту он роется в книгах, достает последний том и раскрывает его. «Давайте посмотрим, да, вот «Сесили Энглтон» — название кэтлеи, зарегистрированное Королевским садоводческим обществом в Лондоне в 1973 году. Да, вот он: «Джеймс Энглтон, штат Вирджиния, Норт Арлингтон, 33-я улица, 4814». «Кэтлея, один из видов тропических орхидей, произрастающих на юге США, названа в честь Уильяма Кэтли из Барнета, Англия, покровителя ботаники в XIX веке. Кэтлея пользуется наибольшей популярностью благодаря своим крупным и ярким цветкам. Насчитывается около шестидесяти ее разновидностей.
Однажды Энглтон будто бы сказал, что из всех орхидей «Венерин башмачок» нравится ему больше всего, потому что ее труднее всего вырастить [32] .
Сэм Папич также рассказывал о цветах и драгоценных камнях. «Джим часто посылал орхидею даме, с которой знакомился; познакомится с дамой, а на следующий день она получает орхидею — не из цветочного магазина, а из питомника Джима. Обычно он ходил в мятой одежде. Но все женщины любили его. Он вселял в них чувство исключительной значимости и красоты. Он не был диктором радиовещательной компании, но у него был дар говорить о вещах, которые представляли интерес для людей и располагали их чувствовать себя свободно.
32
Lattem A. Poet, Florist, Angler, Spy // Washington Post. — 1987.— May 20.— P. Cl. Лэттэм взял интервью у Энглтона вскоре после того, как тот был уволен с поста начальника отдела контрразведки в декабре 1974 года.
Энглтон ездил в Тусон, собирал камни и делал прекрасные ювелирные изделия: кольца, браслеты, ожерелья, — Папич помолчал. — Он обладал исключительно пытливым умом. И много работал. Главным образом по ночам».
Как-то само собой разумелось, что охотник за «кротами» должен быть существом, ведущим ночной образ жизни, человеком, предпочитающим работать в темноте. Внешность Энглтона была частью его мистического имиджа — высокий, худой до того, что выглядел изможденным. Одет в черное, стиль одежды — консервативный.
«Он всегда носил тройки, — вспоминает бывший контрразведчик из ФБР Дон Мор. — Он не снимал пиджака и галстука, даже когда садился играть в покер».
Один из сотрудников ЦРУ, хорошо знавший Энглтона, так описывает его: «Около шести футов ростом, с ястребиным носом, под глазами темные тени, довольно бледная кожа, как у человека, мало бывающего на солнце. Слегка сутулый. Он был бы высоким, если бы держался прямо. Довольно большие уши, седеющие волосы с пробором посередине, зачесанные назад». Энглтон носил очки в роговой оправе с толстыми стеклами, но его наиболее интересной особенностью был, безусловно, необычайно широкий рот на костлявой челюсти. Странным образом это делало его почти похожим на одну из тех рыб, которых он, возможно, ловил, — на окуня или щуку. На его губах часто играла легкая загадочная улыбка — улыбка человека, обладающего тайной, которой он не желает делиться.
«В Лэнгли у него был просторный кабинет, — продолжает воспоминания коллега Энглтона, — стол, заставленный предметами искусства, темная мебель. Немного мистично? Как посмотреть. Но Джим не делал ничего, чтобы рассеять это ощущение. Он всегда казался погребенным под грудой документов, испещренных пометками об ограниченном доступе. В его тихом голосе чувствовалась убежденность. Он был точен в отношении всего, что говорил. А то, что он говорил, было гласом Божьим».
Несмотря на серьезное заболевание (туберкулез), шеф контрразведки был заядлым курильщиком. «Он выкуривал в день, должно быть, три или четыре пачки, — вспоминал один из коллег. — Мы ехали с ним в машине. Он едва дышал. И даже включил кондиционер, чтобы восстановить дыхание».