Охота на «кротов»
Шрифт:
«Первый вопрос, который Томми задал мне в «пузыре» после моего приезда, — вспоминал Гарблер, — «Кто еще в посольстве кроме меня работает на ЦРУ?»» Гарблер смог сообщить всего несколько фамилий; резидентура была настолько малочисленной, что в его подчинении находилось всего несколько сотрудников [47] .
Через несколько месяцев к нему приехала жена Флоренция. Она преподавала в школе для детей дипломатов и помогала в erq разведывательной работе. «Она не имела оперативной подготовки, и перед ней не ставились оперативные задачи. Но она сопровождала меня в ряде поездок для обеспечения прикрытия. Если мне надо было изъять тайник в парке им. Горького, у меня не было причин появляться там одному. Но вместе с Флоренцией мы прогуливались по аллеям, я ей что-то показывал, и в конце концов мы опускались на скамейку. Там-то и был заложен тайник. Или при постановке сигнала мелом у какого-либо театра она обеспечивала мне прикрытие, заслоняя от глаз случайных прохожих. Она была мне хорошей помощницей».
47
В большинстве случаев резидентура ЦРУ размещается в одном месте в здании
Месяц спустя после приезда Гарблера в Москву Анатолий Голицын попросил политического убежища в Хельсинки. В то время Гарблер не имел оснований обратить особое внимание на этот факт, поскольку с головой ушел в выполнение своей основной задачи — осуществление тайных контактов с Олегом Пеньковским, которого ЦРУ считало своим самым важным агентом на территории Советского Союза [48] .
«Нам удавалось проводить моментальные встречи с Пеньковским во время светских мероприятий, — рассказывал Гарблер. — К примеру, сотрудник посольства устраивал коктейль, на который приглашали Пеньков-ского. Во время поездок на Запад Пеньковскому показывали фото людей, которые могли ему что-то передать или забрать у него пленку. Он знал, что некий человек должен вступить с ним в контакт на этом вечере. Один или пару раз мы проделывали это. В разных местах, включая Спасо-хаус, резиденцию посла».
48
Голицын перешел на Запад всего две недели спустя после того, как Гарблер прибыл в Москву. «Я слышал об этом, — сказал Гарблер. — Пришла телеграмма из штаб-квартиры. В ней говорилось, что сотрудник КГБ попросил политического убежища в Хельсинки и КГБ рыщет по всему городу в поисках парня. Мы иногда наведывались в Хельсинки за покупками; в телеграмме рекомендовалось пока воздерживаться от подобных поездок. Я ответил, что не планирую поездку в Хельсинки».
Гарблер встречался с Пеньковским лишь однажды. «Это было на приеме в Спасо-хаусе. У Пеньковского не было моего фото, он не знал, кто я». На приеме Гарблер, в соответствии со своим дипломатическим прикрытием помощника военно-морского атташе, появился в военной форме. Пеньковский полагал, что ведет приятную беседу с американским морским офицером, ему и в голову не приходило, что он говорит с резидентом ЦРУ.
Олег Владимирович Пеньковский, самый знаменитый агент ЦРУ, родился в 1919 году в Орджоникидзе, на Северном Кавказе, сын белогвардейского офицера, погибшего в Ростове в сражении с большевиками во время гражданской войны в России. Олега воспитывала мать; ради будущего своего сына она утверждала, что его отец умер от тифа [49] . Олег поступил в Киевское артиллерийское училище. После нападения на Финляндию в 1939 году пехотную дивизию, в которой служил Пеньковский, направили на фронт. В следующем году его переводят на службу в Москву, где он знакомится с Верой Гапанович, дочерью могущественного советского генерала. В 1941 году, когда немцы напали на Советский Союз, Олега направили на Украину, где он получил восемь наград и осколочное ранение, в результате которого потерял сознание и четыре зуба. В московском госпитале Пеньковский познакомился с генералом (впоследствии маршалом) Сергеем Варенцовым, попавшим в автомобильную катастрофу.
49
Семья была разобщена. Двоюродный дедушка Пеньковского, генерал Валентин Антонович Пеньковский, служил в Красной Армии. Он не избежал сталинских чисток, был брошен в тюрьму, но не расстрелян и героически сражался с фашистами во время второй мировой войны, стал командующим войсками Дальневосточного военного округа. Он занимал высокие посты в Советских Вооруженных Силах и был награжден тремя орденами Ленина. Однажды в Москве он встретился со своим внучатым племянником Олегом и, обмывая тайное воссоединение семьи, со слезами на глазах обещал никогда не упоминать, что его отец был белогвардейцем.
Варенцову приглянулся молодой офицер-артиллерист, и он сразу же предложил ему стать адъютантом. Вскоре у него появилось для Пеньковского задание. Дочь Ва-ренцова, Нина, свет в его окошке, вышла замуж за еврея, некоего майора Лошака, у которого возникли неприятности с властями, поскольку он торговал автомашинами и запчастями на «черном рынке». Его арестовали во Львове и приговорили к расстрелу. Маршал направил Пеньковского ходатайствовать за него, однако тот приехал слишком поздно. «После того как приговор был приведен в исполнение, — рассказывал Джордж Кайзвальтер, оперативный сотрудник ЦРУ, который «вел» Пеньковского, — Нина Варенцова вытащила пистолет у одного офицера и выстрелила себе в голову. Пеньковский на собственные деньги устроил приличные похороны. Когда он вернулся к безутешному Варенцову, тот сказал: "Ты мне, как сын. Ты сделал все, что мог. Я поступил бы так же"» [50] .
50
Многие подробности биографии Пеньковского и его шпионской деятельности на ЦРУ сообщил автору Джордж Кайзвальтер в ходе нескольких интервью, состоявшихся в доме последнего под Вашингтоном. Ему поведал об этих событиях сам Пеньковский во время многочасовых опросов, когда полковник ГРУ трижды выезжал на Запад в 1961 году. Рассказанное Кайзвальтером добавляло много нового к версии, опубликованной в «Документах Пеньковского» (Нью-Йорк, 1965), воспоминаниях, якобы написанных Пеньковским и тайно переправленных из СССР. Но в действительности книга была подготовлена на основании переданного
Этот случай скрепил узы личной привязанности между могущественным маршалом и его молодым адъютантом. Варенцов способствовал поступлению Пеньковского в престижную Военную академию им. М. В. Фрунзе и уговорил его посвятить себя разведывательной деятельности. Пеньковский женился на Вере Гапанович, и его звезда начала восходить. В 1955 году его направили в Анкару, в Турцию, исполняющим обязанности резидента ГРУ. Через шесть месяцев генерал ГРУ Николай Петрович Рубенко (настоящая фамилия Савченко) прибыл в Анкару, чтобы возглавить резидентуру. Вскоре между Пеньковским и его задиристым руководителем, который был гораздо старше его, установились натянутые отношения. Пеньковский, кроме того, невзлюбил своего напарника в Анкаре, офицера ГРУ Николая Ионченко, впоследствии советника Хо Ши Мина в Ханое [51] .
51
Неприятности обрушились, когда резидент ГРУ получил приказ из Москвы. Джордж Кайзвальтер рассказывал: «Пришла телеграмма: отложить проведение операции, так как шах Ирана находится с официальным визитом в стране. Все враждебные разведслужбы мира соберутся здесь — не засветитесь. Вопреки распоряжениям Москвы Ионченко намеревался поддерживать связь с агентом-турком, у которого имелись карты ВВС США. Пеньковский позвонил в турецкую службу безопасности, и они задержали Ионченко и выдворили из страны. Турка расстреляли. Пеньковскому поручили сопровождать Ионченко в Москву. Рубенко сделал жизнь настолько невыносимой, что Пеньковский направил в Москву телеграмму по каналам КГБ. Она попала в Центральный Комитет. Хрущев вызвал Рубенко и Пеньковского. Стиль руководства генерала был осужден, и его убрали из ГРУ. Пеньковского наградили за бдительность и перевели на новое место службы.
Но к нему теперь относились настороженно за то, что он выступил против своего начальника — генерала. Потребовалось вмешательство маршала Варенцова, чтобы Пеньковский получил направление в Военную академию им. Ф. Э. Дзержинского в Москве на девятимесячный курс по ракетной технике.
Пеньковский возвратился в Москву в 1956 году и готовился к поездке в Индию, когда КГБ наконец докопался до факта, что отец Пеньковского был белогвардейским офицером. В итоге с него сняли подозрения, но понизили в звании и назначили в отборочную комиссию ГРУ. К этому времени Пеньковский все сильнее разочаровывался в своей служебной карьере. В ноябре 1960 года его переводят в Государственный комитет по координации научно-исследовательских работ (позже Госкомитет по науке и технике), а это означало работу с иностранными бизнесменами и официальными лицами и возможность выезда за границу. Но уже до того, как ему представилась такая возможность, Пеньковский принял важное решение.
За три месяца до этого, в августе 1960 года, Пеньковский предпринял первую из четырех попыток предложить свои услуги Западу. Когда полковник ГРУ возвращался домой из летнего отпуска, проведенного в Одессе, поезд сделал остановку в Киеве, чтобы прицепить к составу вагоны другого поезда, следовавшего с Кавказа. Выйдя на платформу, полковник заметил двух американцев, студентов колледжа, разговаривавших по-русски. На следующий день в Москве Пеньковский наткнулся на тех же студентов в парке «Сокольники», проследовал за ними до гостиницы «Украина» и подошел к ним. Он протянул им пакет и попросил доставить его в американское посольство.
«Они взяли пакет, — рассказывал Кайзвальтер. — Морские пехотинцы учили студентов не брать у русских никаких вещей. Я был в штаб-квартире, когда пакет был доставлен курьером. Боже мой, мы схватились за голову и обезумели. Все было напечатано на машинке. От первого письма можно было заплясать на месте. Я офицер разведки. Мой народ страдает. Хрущев толкает мир к третьей мировой войне. Я хочу предложить свои услуги. Я понимаю, что одного этого письма недостаточно. На третьей и четвертой страницах вы найдете план местонахождения тайника и места постановки условного сигнала, указывающего, что тайник заложен. Мне нужны точные инструкции о том, как я могу безопасно доставить вам пакет, содержащий все подробности о полном советском ракетном арсенале, обычном и ядерном»».
Кайзвальтер оживился, рассказывая об этом, несомненно, самом волнующем моменте в его разведывательной работе. Письмо Пеньковского, сказал он, «содержало самый невероятный перечень абитуриентов в Военно-дипломатическую академию, которая является у них высшей разведывательной школой, а также биографии кандидатов, распределение после окончания академии и знание языков». Для разведки это было «золотое дно», какого ЦРУ еще не видело [52] .
«Но у нас не было агентуры в Москве, — сокрушался Кайзвальтер. — Мы не ответили на письмо Пеньковского». Как это ни парадоксально, но ЦРУ не имело в советской столице никого, кто бы мог ответить на предложение Пеньковского. В Москве не было резидентуры ЦРУ.
52
Кайзвальтер говорил об именах, содержавшихся в этом списке, что «четверть этого списка составляли люди, специально обученные работе в качестве нелегалов. Они были отмечены звездочкой. Агент, владевший французским, направлялся в Ливан, другой, говорящий по-английски, — в Израиль и т. д.». Чтобы подтвердить ценность списка Пеньковского, ЦРУ поручило десяти оперативным работникам проанализировать все, что было известно об офицерах ГРУ. Была проведена проверка картотеки, и ЦРУ смогло идентифицировать 40–60 имен, находившихся в списке. «У нас были фотографии приблизительно двадцати пяти человек, — заявил Кайзвальтер. — Те, на кого не было никаких данных, никогда не выезжали из СССР».
«Приблизительно в октябре 1960 года мы получили телеграмму из МИ-6,— продолжал Кайзвальтер. — В ней сообщалось, что два английских бизнесмена сообщили о каком-то чокнутом по фамилии Пеньковский, в гражданской одежде, который угощал их в Москве. Пеньковский попросил их доставить пакет в американское посольство. Они отказались. «Возьмите, прошу вас, мою визитную карточку». Они согласились. На карточке было указано местонахождение учреждения — на улице Горького. На обратной стороне он написал: «Пожалуйста, звоните по этому номеру (домашнего телефона) в десять утра в любое воскресенье из телефонной будки».