Охота на ламию. Институт неблагородных
Шрифт:
Закончив речь, ректор представила меня как нового преподавателя, и добавила безо всякого намёка на улыбку:
– Жду вас в своём кабинете сразу после Посвящения. Из вашей Академии пришла любопытная бумага. Думаю, вам тоже будет не безынтересно на неё посмотреть.
1
Всё собрание я просидела, не поднимая головы. Но как бы я ни старалась, нет-нет, да и посмотривала в сторону Дракона, заседающего за длинным столом на трибуне.
Его место, случайно или нет, оказалось рядом с Персилией,
Говорят, прошлый ректор, Эмма Минос, нежданно-негаданно растворившаяся в другом мире вместе с некими драконьими секретами, специально назначила гранда Стенсена на эту должность. В насмешку за то, что он посмел ей перечить и не поддерживать открыто её кандидатуру в борьбе за кресло ректора.
Может, и так, но точно уже не узнаешь. Эмму я не застала, всё случилось до того, как я появилась в Кломмхольме. Но Фарф клялась и божилась, что слухи точны, а раз это говорила она, то так оно и было.
Моя синеокая подруга пришла из мира, где каждая женщина, если можно так назвать существ, похожих на полупрозрачных эльфов, имела дар прорицания, и даже в Илиодоре Фарф сохранила остатки прежнего дара, только теперь она не провидела будущее, а могла заглядывать в прошлое, смотря в него, как в осколок зеркала. Что-то видно, но целой картинки не получишь.
– Да ты и не слушала ничего, – разочарованно протянула Фарфелия, когда мы вышли из зала, уступив место первокурсницам. Сейчас они пройдут Посвящение и распределение по факультетам. Весьма впечатляющее зрелище, жаль на него нельзя посмотреть в качестве зрителя!
– Нет, прости, устала, – отмахнулась я и загадочно улыбнулась. Сейчас подруга отстанет, это был наш условный сигнал. Усталость означала, что я не расположена к беседе.
– Ну и ладно, – проворчала Фарф, поджав алые губки. – Пойду к девчонкам, а ты иди, мечтай в уголке. Вдруг там тебя найдёт некий красавчик-Дракон?
И, подмигнув, заливаясь хрустальным смехом, Фарф умчалась прочь по коридору, оставив меня среди сокурсниц, разбредающихся кто куда. Перед последним учебным годом у нас появилось много забот.
Желательно было самим найти место, чтобы не попасть по распределению в такую дыру, что не рад будешь свету белому, в крайнем случае обзавестись патроном или патронессой, которые смогут продвинуть начинающего дознавателя по службе, замолвить словечко перед кем надо.
Словом, здесь всё решали знатность, богатство и связи, совсем как там, откуда я родом. Только декорации поменялись. Нет, вру.
Здесь играл роль и дар. Ламии могли узнавать правду, попробовав на вкус кровь обвиняемого, прекрасно пели и вообще считались страстными женщинами, не прощающими измен. Но правда была и в том, что нашим Даром сложнее управлять, чем, к примеру, Даром гарпии или саламандры.
Наверное, поэтому ламии редко выходят замуж, предпочитая отдавать себя служению дару или становиться жрицами в храме Кибелы, богини-покровительницы змееликих.
– Скучаете,
Я обернулась и нос к носу столкнулась с преподавателем танцев и светской этики. Не любила ни то, ни другое.
Если остальные ламии отличались врождённой грацией, которой позавидовала бы любая балерина, то я, увы и ах, была деревянной и несгибаемой. А светскую этику и вовсе считала чепухой, пригодной только для бездельниц и завсегдатаев салонов.
– Нет, гранд Стенсен, – поклонилась я в знак почтения. – Просто задумалась о том, какую стезю избрать.
– Я как раз об этом и хотел с вами переговорить, Регина. С глазу на глаз.
И его спокойные серые глаза уставились на меня так, будто хотели пригвоздить к месту. Орлиный крючкообразный нос довершал сходство с хищной птицей, привыкшей рассматривать добычу из засады.
Мне так хотелось выдумать предлог для отказа, но за пару секунд это сделать не просто. К тому же, передо мной проректор, а не обычный преподаватель. Словом, пришлось согласиться.
2
В кабинете проректора было темновато, а обстановка казалась настолько аскетичной, что наводила на мысль, что хозяин кабинета осуждает любое проявление радости и жизнелюбия. Тёмные картины, развешанные по стенам, на них едва ли можно было разглядеть сгорбленных существ, стремительно убегающих от любопытных взглядов.
– Присаживайтесь, вила, – мягко произнёс Стенсен и даже самолично подвинул кресло, что совсем меня насторожило. Трудно было представить менее галантного человека (а я по привычке всех считала людьми), чем поборник строгой добродетели Нардик Стенсен.
– Я слышал, что декан уже говорила с вами. Не удивляйтесь, я знаю всё, что творится в этих стенах, даже если оно не предназначено для моих глаз и ушей.
Да, все знали, что проректор – глаза и уши ректора Келисии.
– Так вот, не верьте вашей покровительнице. Она всем обещает найти место в Отделе Дознания, но туда возьмут от силы двух-трёх ламий с выпуска, а остальным двадцати семи придётся самим устраивать свою судьбу. Не думайте, что если станете служить Истинным, уберегая их чадо от дурных мыслей и поступков, то они перестанут считать вас грязью у сапог. Обслугой, змеёй, простите, ползающей под ногами. Пока она даёт целебный яд, её держат, а потом перерубают шею одним движением. А тело выбрасывают.
Проректор неторопливо вышагивал за моей спиной, отчего приходилось сворачивать шею, чтобы посмотреть на него. В какой-то момент его безэмоциональная речь утомила меня. Слушать гадости, неприятно само по себе, так ещё исходили они от того, кто впервые проявил ко мне внимание, что было и вовсе странно.
Я закусила нижнюю губу и опустила голову, дожидаясь окончания странной аудиенции. В присутствии аскетичного проректора мне невольно хотелось сжаться в комок и исчезнуть. Каково же было моё удивление, когда разглагольствуя о наказании, при слове «шея» сухарь Стенсен дотронулся до моей кожи. Мазнул холодными как лёд пальцами, заставив вздрогнуть и инстинктивно податься вперёд.