Охота на ламию. Институт неблагородных
Шрифт:
1
Я не почувствовала себя в безопасности, пока не оказалась в тиши собственной комнаты. Фарф уже была здесь и крутилась перед большим напольным зеркалом, выбирая заколку, подходящую к её светлым волосам.
Почти все ламии блондинки, в изначальном мире мне приходилось чуть осветлять волосы, чтобы добиться того оттенка, который появился у меня в Илиодоре. Чудо, не иначе!
– Что ты такая мрачная? – Фарф засмеялась, поймав мой взгляд в зеркале.
– С проректором говорила, – ответила я, тяжело опустившись на кровать. –
– Ух ты, – присвистнула подруга и обернулась ко мне. – Конечно, не самый приятный тип, но потерпеть годок можно.
– Я ему отказала.
Вероятно, у меня было такое выражение лица, что Фарф, уже хотевшая выразить удивление, осеклась на полуслове. Подруга подошла и села рядом, взяв меня за руку.
– Ну, это не то чтобы правильно и дальновидно, но я знаю, что на тебя заглядывается и другой проректор. Ты ведь у нас нетронутый кусок, вот они и хотят снять сливки.
Глаза Фарфелии снова потемнели, так бывало всякий раз, когда она задумывалась. Для многих моя девственность была настолько странной и неестественной, что казалась мифом.
2
Попаданок в Дольний мир издревле готовили только к одному – к роли жертвы на алтаре Древних, причём каждый, участвующий в мистерии, мог использовать опоённую дурманом жертву по прямому назначению. Так рождались новые Маги, обречённые стать слугами Древних, потому что полукровки не обладали Даром своего отца.
А бедные девицы-попаданки даже не знали отцов своих первенцев, да и сами Древние порой того не ведали. Так продолжалось столетиями, пока магия Древних не выродилась. Говорят, тому виной заклинания, которые они использовали против Истинных, пришедших из ниоткуда и стремящихся отвоевать новый мир.
Это знали все в Академии Кломмхольма, как и то, что нынче девушкам, которых Дольний мир призвал к себе, больше не надо бояться, что их используют помимо воли. Это было так и одновременно совсем по-другому.
Официально попаданки поступали в Кломмхольм, определяли свои способности и начинали обучение. Все, кроме ламий, проводили в стенах альма-матер три года, и только мы – четыре. Декан объясняла это тем, что в нас течёт кровь Древних.
– Где мы могли её получить? – задала вопрос Лилия, девушка с янтарными волосами и такого же цвета глазами. Она никогда не рассказывала о своём изначальном мире, а когда её спрашивали, морщилась, будто готовилась заплакать.
– Древние, как ныне и Истинные, любят путешествовать по мирам, вила, – пожала плечами Персилия. – От этого рождаются дети. Чаще всего отцы заботятся о том, чтобы их отпрыски попали сюда.
– Для чего? – вопрос Фарф был задан дерзким тоном, но декан сделал вид, что не заметила этого.
– Чтобы магия в этом мире не иссякла. Да и в ваших прекрасных мирах нет места тем, кто обречён стать ламией. Мы особенные. Да, гонимые, потому что опасные из-за магии Древних, чья доля в нашей крови превышает безопасную, определённую Истинными. Но это не тема для первокурстниц.
И Персилия загадочно улыбнулась, приложив
3
– Я просто не встретила того, с кем хотела бы лечь, – отделалась я заученной фразой.
– Неужели это не тревожит тебя по ночам? Не приходит во снах? Как ты сдерживаешь силу, требующую выхода?
На этот раз Фарф спрашивала искренне. Да, ламия время от времени должна сбрасывать напряжение, иначе оно сводёт её с ума. Но я нашла выход: пила кровь животных. Тех, кого могла поймать в близлежащих рощах. И водила дружбу с местным дубовиком, нелегально проживавшим там.
Его звали Хадриан. Сейчас полевик маскировался под торговца сластями, которые я просто обожала, так мы и сдружились. Однажды я пришла в его лавочку за пастилой и медовыми пряниками, стоило встретиться нашим взглядам, как мы поняли, что можем быть полезны друг другу.
И не ошиблись. Он поставлял мне жертв, в основном это были зайцы или бурундуки, я же снабжала его некими секретами, которые удавалось услышать в Кломмхольме. Так мы и жили. До сегодняшнего дня.
4
Я рассказала Фарф всё, что мне сообщил проректор Нардик Стенсен. В том числе сообщила и об охоте на ламий, якобы устроенной Истинными.
– Что за чушь?! – возмутилась она, всплеснув руками. – Мы бы уже знали. На ходу придумал, так полапать тебя не терпелось!
– Не думаю, – протянула я в задумчивости. – Полагаю, наш учитель светской этики и танцев напрочь лишён воображения. Разве можно такое выдумать?
– Почему бы и нет? – фыркнула подруга и снова куда-то засобиралась. – Перед Приветственным балом нам разрешат одно посещение столичных магазинов. Надеюсь, ты не потратила все сеуты на сладости?
Сеутами называют здешнюю валюту, как и положено в институте, нам платят стипендию, хотя и называют её громким словом «довольствие». Какое там довольствие, если приличное платье в столичной лавке стоит не меньше пятисот сеутов, а за один месяц ламиям, даже самым успешным, выдают не больше пятидесяти! Хоть форма, еда, бельё и прочие жизненные потребности бесплатны для адепток, и на том спасибо!
От природы я бережлива, да и знакомый полевик Хадриан иногда приплачивает за особо ценные секреты, поэтому накопления у меня были. Скромные, на два шикарных платья, не более того, но всё же. И хранились надёжно, у местного казначея Института, домовика Юстиниана.
– У меня всё записано, ничего не пропадает, – небольшого роста человечек смешно, по-кошачьи растягивал слова. Он обожал мяту, подпрыгивал при ходьбе, будто кто-то колол ему пятки, и ел только овощи. И всё же мне он нравился, несмотря на то, что любил рассказывать байки, обижаясь, когда видел, что ему не верят.
Только вот идти на балы, напоминающие невольничий рынок, полный плененных красавиц, совсем не хотелось. Иногда мне удавалось отмазаться от сей почётной награды, сославшись на дежурства, болезни или специально провинившись аккурат перед очередным балом. Чаще, нет.