Охота на льва. Русская сова против британского льва!
Шрифт:
– Не смеши меня, – устало отмахнулся Столыпин. – Ну какие из городовых защитники? Они от одного только крика «бомба!» в обморок упадут. Поедем уж обычными пассажирами, авось и не обратит на нас никто внимания…
Так и вышло. Столыпин, никем не узнанный, благополучно добрался до гостиницы «Гранд-отель», где ему был забронирован двухкомнатный номер-люкс. Пока Петр Аркадьевич с дороги приводил себя в порядок, поправлял роскошные усы и принимал ванну, расторопный Станюлис заказал в номер ужин и пачку свежих номеров газет.
На изнывающий от жары Киев опустился вечер 31 августа.
Примерно
Молодой человек интеллигентной наружности, с чертами лица, четко определяющими его национальную принадлежность, возбужденно прохаживался по комнате, делая при этом массу лишних движений. То поправлял очки на породистом носу, то комкал в руках носовой платок, присаживался на стул, на край стола, на подоконник и тут же вскакивал, словно ожегшись. Его взгляд блуждал, вернее, метался по стенам и обстановке, а чувственные губы кривила неуверенно-хищная улыбка.
Второй являл собою полную противоположность первому. Крепко сбитый, широкоплечий настолько, что коротковатый, по причуде моды, пиджак, обтягивавший их, едва не трещал по швам. Лет ему с виду было около сорока, и сидел он, удобно откинувшись, в старом кресле с продранным и залатанным сиденьем напротив двери, бесстрастно наблюдая за своим визави и пожевывая мундштук незажженной папиросы.
– Значит, я могу быть уверен, что мне никто не помешает? – в который раз нервно-высоким голосом спросил молодой человек, на миг остановившись перед сидящим мужчиной.
– Дмитрий Григорьевич, я не ваш куратор, слава богу, – медленно и раздельно проговорил тот. – В десятый раз повторяю: мне поручено вас проинструктировать и снабдить всем необходимым. А дальше уж вы сами.
– Н-ну, хорошо. – Молодой наконец справился с собой и остановился у стола. Налил себе полный стакан воды из графина, залпом выпил и глубоко вздохнул. – Начинайте ваш инструктаж.
– Вот и славно. – Кряжистый легко выметнул свое плотное тело из кресла и вмиг оказался рядом с молодым человеком, так что тот невольно отшатнулся и едва не выронил пустой стакан. – Итак, господин Аленский, завтра вы посетите спектакль в городском театре. Сказки любите?..
– Н-не особенно…
– Ну, ничего. Долго вы там, думаю, не задержитесь. – Кряжистый вынул из кармана пиджака бумажный сверток и припечатал к столу с глухим стуком. – Это… инструмент. А вот вам документ, – он извлек из другого кармана сложенный вчетверо лист и развернул. – Именной пропуск. Сим удостоверяется, что господин Аленский Григорий Михайлович допущен к посещению всех публичных встреч, концертов, спектаклей, собраний и прочая, приуроченных к празднованию пятидесятилетия вступления в силу «Манифеста 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права» в качестве аккредитованного журналиста харьковского еженедельника «Вестникъ». Подписано самим начальником Киевского отделения по охранению общественной безопасности и порядка, его превосходительством подполковником Николаем Николаевичем Кулябко…
– Этого не может быть! – вдруг взвился молодой человек. – Это ловушка! Кулябко решил засадить меня пожизненно!
– Да бог с вами, Дмитрий Григорьевич, – презрительно скривился кряжистый. – Охота была его превосходительству об вас руки-то марать! Лучше вот, – он развернул сверток, и заблудившийся закатный
Молодой человек опасливо и восхищенно взял в руки пистолет, погладил рукоять, повертел, оглядывая со всех сторон.
– Пользоваться-то умеете? – хмыкнул кряжистый.
– Таким не доводилось…
– Тогда смотрите. – Мужчина забрал оружие, сноровисто вынул обойму, передернул затвор и поставил пистолет на предохранитель. – Это новейшая разработка господина Браунинга: модель FN 1910, калибр 7,65 мм, емкость магазина – семь патронов, прицельная дальность…
– Не надо! Я выстрелю, только если смогу подойти к тирану вплотную.
– Так вы уж постарайтесь, господин Аленский. Сами понимаете, другого случая может и не представиться.
– А… вы точно знаете, что у него не будет охраны?
– Трусите?.. Правильно. Ничего не боятся только дураки. Не беспокойтесь, человек, который будет вас страховать, позаботится о том, чтобы вам никто не помешал.
Молодой человек снова взял пистолет в руки, аккуратно вставил обойму, передернул затвор, загоняя патрон в ствол, и щелкнул предохранителем.
– Да поможет мне Бог! – дрогнувшим голосом произнес он.
– Скорее уж дьявол, – буркнул его наставник и, не прощаясь, направился к выходу из номера.
Петр Аркадьевич не очень любил музыкальные спектакли, ему больше нравились драматические. Но как поклонник отечественной литературной традиции Столыпин чтил и уважал Александра Пушкина. Поэтому постановку «Сказки о царе Салтане» оценил по достоинству – благо, и труппа в киевском театре подобралась сильная, голоса вполне профессиональные.
Он следил за действием и думал. «Занятный получается намек: государю, сидящему в ложе, показывают историю другого государя, которого обвели вокруг пальца хитрые и злые бабы. Поймет ли? Может, и поймет. Умные люди говорили, император многое видит и знает, только не хочет портить отношения с супругой, боится ее сцен, боится разлада в семье. Может, нужно нечто неожиданное, экстраординарное, чтобы государь собрался с духом?..»
Прослушав два первых акта, премьер пришел к выводу, что стоит досмотреть представление до конца. Он хотел было прогуляться по фойе во время антракта – верный Станюлис, во время спектакля сходивший в разведку, шепнул, что в буфет завезли жареные каштаны, которые так любил Петр Аркадьевич, и подают их с медом и взбитыми сливками. «Полакомлюсь! – решил Столыпин. – А то когда еще представится случай. Да и представится ли?..»
В памяти совершенно некстати всплыл текст секретной депеши, полученной референтом буквально накануне отъезда из Петербурга. Там без обиняков сообщалось, что во время киевских торжеств на премьер-министра будет совершено покушение! Узнав о депеше, Станюлис потемнел лицом и предложил патрону сказаться больным и никуда не ездить. Но Столыпин отверг трезвую мысль: работа, что отняла у него несколько месяцев жизни, была завершена и требовала немедленного одобрения императора. Ирония ситуации заключалась в том, что попасть на прием к государю премьер не смог бы, не огласив цели визита. А в этом случае Петр Аркадьевич сильно сомневался, что его допустят пред светлые очи его величества. Так что встреча во время поездки в Киев выглядела как единственный шанс донести свои идеи, свою программу возвышения и возрождения России до императора.