Охота на мудрецов
Шрифт:
Камера в коридоре висит под потолком. Надеюсь, звук не пишет, просто наблюдает. Расстегиваю пиджак Наилия, а потом рубашку. Он останавливает на третьей пуговице.
– Марк настоял. Ближний круг проверить.
– А если бы я не стала работать? – говорю и понимаю, что резко. Слишком раздраженно, – предупреждай заранее в следующий раз, пожалуйста.
Наилий подносит мою руку к губам. Улыбается и целует открытую ладонь.
– Но ведь рассмотрела всех? – видит мой кивок и добавляет. – Потому и не стал напоминать.
– Нет
– Из всех черных привязок гнева и ненависти только одна серьезная. Гериус Конт хочет тебя убить.
– Все еще хочет? – смеется полководец. – Уже и повод сгорел на погребальном костре, а он забыть не может. Чисто значит все? Я так и думал.
– Наилий, – зову, пытаясь отвлечь от поцелуев. Пьяный, расслабленный, за наглость не сочтет, – а ты мне расскажешь про лейтенантов из катера девятой армии?
– Расскажу, когда до комнаты дойдем. Камеры во всех коридорах висят, не работает только эта. Специально выключают. Не нужно охране видеть, кто с кем и в каком состоянии из этого зала под утро уходит.
Мне бы тоже не видеть и я рада, что мы сбежали. Приподнимаю юбку, чтобы не наступить на подол и морщусь от слишком громкого стука каблуков по паркету. Наилий уверенно петляет по коридорам и останавливается у двери на третьем этаже почти под самой крышей. Прикладывает ладонь к замку.
– Это комната для гостей? – осторожно спрашиваю.
– Это моя комната, – отвечает генерал и распахивает дверь. – А у Марка есть его комната в моем особняке. Часто бываем друг у друга в гостях. Так удобнее.
Обстановка внутри, впрочем, такая же, как в остальном особняке. Лучи светила через высокое окно золотят темный паркет. Мерцают бликами на хромированных вставках мебели из красного дерева. Скользят по шерстяному покрывалу на кровати и путаются в складках балдахина. Наилий разувается, по-хозяйски бросает пиджак на спинку кресла и забирается с ногами на кровать.
– Не крути головой, нет здесь камер, – устало говорит он, – и звукоизоляция такая, что можешь спокойно смотреть кошмары. Никто не услышит.
– Так часто кричали женщины, что понадобилась звукоизоляция? – спрашиваю и прикусываю язык. Неуместна ревность. Кто бы ни кричал – не моё это дело.
– Здесь только я громко разговариваю, когда работаю, – хмурится генерал. – И бойцам Марка нельзя быть в курсе моих проблем.
Стыд заливает алым щеки. Ну, зачем я его провоцирую?
– Извини, – тихо прошу, – не знаю, что на меня находит.
Наилий молчит, а я вспотевшими ладонями нервно разглаживаю складки на платье. Глаз не поднимаю и жду.
– Не извиняйся, – наконец, говорит генерал, – тебе пришлось тяжелее всего. Это я должен просить прощения. Защищать тебя – моя
Краснею окончательно. Наилия трижды чуть не убили, а я дую губы на бывших женщин. Какой же ерундой иногда занята голова. Если бы несколько часов назад ракета сбила наш катер, имели бы значение платья, любовницы, косые взгляды, ядовитые речи?
Подбираю слои ткани и укладываюсь на кровать. Генерал кладет мне подушку под спину, а я укрываю его подолом платья, как одеялом.
– Может быть, зря ты отказалась от Луция? – осторожно спрашивает Наилий. – Не верю, что он ничего не придумал, пока наблюдал тебя.
Отрицательно качаю головой. Таблетки не помогали. Даже успокоительное я принимала, чтобы психиатр сам не нервничал каждую мою бессонную ночь.
– Не надо. Не отвлекай Луция. Я ведь не единственная пациентка.
Наилий явно проглатывает какое-то замечание, но расспросы продолжает.
– Клавдий сводил тебя к врачу?
Нилота Марка, конечно, жалко подставлять, но врать Наилию – не очень хорошая идея. Тем более, когда вранье так легко проверить.
– Нет.
– Клавдий – разгильдяй! Ты ходишь в красивом платье, но с необработанной ссадиной? – недобро щурится генерал.
Сгибаю ноги в коленях, задираю подол до груди и жестом ребенка показываю на ссадину.
– Эппий обработал, всё в порядке.
Наслаждаюсь тем, как меняется выражение лица Наилия. Специально поднимаю голые ноги выше и кручу ими в воздухе.
– Дэлия, – хрипло говорит полководец, – я ведь не просто так тебя разговорами отвлекаю.
Почти расстраиваюсь и недоуменно смотрю на него. Генерал лежит на подушке, закинув руку за голову. Перебирает пальцами пряди волос на затылке и напряженно о чем-то думает. Натягиваю платье до лодыжек и шепчу.
– Ты устал, я понимаю.
– Нет, – вздыхает Наилий, – я до сих пор на адреналине, да еще и под Шуи. Боюсь, что не смогу сдерживаться и буду груб с тобой.
Мне кажется, он зря переживает. В тот раз, когда резал ножом на мне больничную рубашку, ничего страшного не произошло. Жестко было да, но и только. Стыдно признаваться самой себе, но мне понравилось. Если бы не испуг…
– И насколько бываешь груб?
Наилий морщится, прикусывает нижнюю губу и медленно отвечает.
– Не хочу так с тобой.
Все еще не понимаю, о чем он. Почему не может сказать? Я лежала в психбольнице и видела достаточно тех, кому нужна кровь и смерть, чтобы получать удовольствие от близости. Говорят, если есть потребность, то по-другому уже никак. Это не про Наилия. Я знаю.
Под тихий шелест шифона усаживаюсь на него верхом. Тяну полы рубашки из брюк и расстегиваю пуговицы. Генерал садится на кровати и сам снимает рубашку. Не даю сказать, даже вздохнуть. Целую жадно, путаюсь пальцами в его волосах. Отпускаю с сожалением и говорю.