Охота на мух. Вновь распятый
Шрифт:
Ученики входили в класс, выходили из него, некоторые на какое-то время присоединялись к неведомой ранее игре. Шахла так увлеклась новой комсомольской забавой, что плюнула в ноги Илье, попав точно на веревку, которой были спутаны его ноги.
— Браво, Шахла! — завопил Никита. — Браво, комсомольский секретарь! Давай, плюнь ему прямо в физиономию, христосику этому. Плюй! Что, слабо?
Шахла встретилась взглядом с суровыми глазами Ильи и, отвернувшись, быстро вышла из класса. Впервые в жизни ей стало стыдно. А этого чувства она не испытывала, даже когда задирала высоко ноги в постели незаменимого начальства.
А Игорь продолжал
— Евреи дали римлянам свое согласие распять Христа. Отдали своего же еврея на мучения лишь потому, что он не принимал полностью иудаизм. Я правильно говорю, жиденок? — обратился он к Илюше. — Специально ради тебя готовился, историю читал. Больно рукам? Нет? Ты постони, тогда мы ослабим веревки. Хотя нет, не тот вид у тебя будет, не мученический. Ты уж потерпи, скоро большая перемена закончится, мы тебя отпустим… Спешите видеть, спешите видеть! — заорал он вновь пронзительным фальцетом балаганного «петрушки». — Тотализатор принимает ставки: вознесется после второго пришествия новоявленный Христос, или нет. Делайте ваши ставки, дорогие товарищи! Три к одному, что не вознесется. Ваше слово, камарады! Четыре к одному, что не вознесется! Принято? Делайте ставки, товарищи!..
Настоящее паломничество устроили в класс любопытные из параллельного десятого, из других старших классов.
У всех на лицах было написано жгучее любопытство, но ни один не пришел на помощь.
Илюша вспомнил строчки сонета, написанного им после той ночи, когда приснился столь вещий сон: он стал свидетелем ареста Иисуса Христа в Гевсиманском саду римскими легионерами.
Был страшен мой прошедший черный путь! Я шел, гора Голгофа приближалась, Пути все меньше, меньше оставалось, И не во сне, захочешь — не вернуть. О, если б с громом молнии сверкнуть На ясном небе, мне бы показалось: Бог за меня, его прощенье слалось, Чтоб на кресте забыться и уснуть. Вокруг меня чудовища хохочут, Сивиллы, вурдалаки мне пророчут, Стараются больней ногою пнуть. Какой-то пьяный бросить камень хочет, И маленькие дети брань лопочут, Несу свой крест я и не повернуть.Минуты тянулись часами. Каждая секунда, казалось, не хотела падать в вечность, висела тяжелой каплей времени, ощутимо, прямо перед глазами, и сквозь нее проглядывало прошлое и светило будущее. Яркий луч солнца, отражаясь в стекле открытой створки окна, нестерпимо больно жег глаза, хотелось плакать от боли и обиды, свербящей в груди, и приходилось собирать всю волю в комок, чтобы ни единой слезинки не мелькнуло на ресницах, на пушистых, длинных, дивных ресницах, любимых столь Валей, и не порадовать мучителей.
Ученики младших классов, подученные, очевидно, а может, и подкупленные монетками, данными на мороженое, с горящими от дерзости и вседозволенности глазами, подходили к распятому Илье и плевались на него. Школа, казалось, обезумела. Мучения всегда толпу развлекают. Недаром столько веков власть имущие из них делали настоящие представления, зрелища красочные, с костюмами, с определенными церемониями.
В класс, привлеченный столь неожиданным паломничеством, вошел Серега Шпанов.
«Еще одним мучителем больше!» — подумал Илюша.
Игорь встретил его появление радостным воплем, несмотря на то, что в последнее время «черная кошка» пробежала между ними, а охлаждение в их отношениях грозило привести к полному разрыву.
— Шпана, иди к нам! Мы тут очередного еврея распяли!
Серега, не говоря ни слова, подошел к нему и ударом кулака по уху свалил бывшего друга на пол. Игорь от удара потерял сознание и лежал возле учительского стола абсолютным трупом или грудой тряпья.
На Сергея с яростными воплями набросились Арсен с Никитой, оставившие Илюшу в распятом состоянии, понадеявшиеся, и не напрасно, что петли веревок удержат Илью у доски. Завязалась драка, где физическое и численное преимущество нападавших было уравновешено моральным превосходством Сергея, дерущегося за Добро. И каждый удар его кулака достигал цели.
В класс до звонка вошел учитель английского языка Аркадий Маркович, чтобы развесить по стенам свои любимые наглядные пособия.
— Прекратите сейчас же это безобразие! — закричал он. — Вызываю милицию!
Слово «милиция» вызвало у Арсена и Никиты мгновенную идиосинкразию, и они отошли от Шпанова. У всех троих алел под левым глазом, каждый был правша, огромный фингал, синяк, обещавший на следующий же день расцвести всеми красками.
Аркадий Маркович теперь уже сразу заметил распятого Илюшу и, похватав беззвучно губами воздух, только и смог вымолвить:
— Кто это сделал?
Арсен молча отвязал руки Ильи от бельевой веревки, а Никита, жалко улыбаясь, пролепетал:
— Шутка это, Аркадий Маркович! Детская шутка! Пасха недавно прошла, вот мы и разыграли интермедию религиозного жанра. Вернее, антирелигиозного.
Тихий и кроткий Аркадий Маркович рассвирепел.
— Убирайтесь из класса оба и без родителей не являться! — заорал он, совершенно позабыв, что Никита этого не сможет сделать даже при всем его желании.
Спорить с учителем в таком состоянии никто не стал, оба послушно схватили свои сумки и быстренько покинули класс.
— Аркадий Маркович, — привычно стала ябедничать Шахла, — его распинали еще Мешади, Костя и Игорь.
— А ты плевалась на него, связанного! — не остался в долгу Мешади.
— Сумасшедший мир! — взмолился Аркадий Маркович, возводя глаза к небесам. — Вновь распинают еврея, хотя по закону иудаизма его и нельзя отнести к ним.
Игорь очнулся, пришел в себя и, шатаясь, поднялся с пола. Мутными глазами уставился на одноклассников, затем на Аркадия Марковича.
— Дети дьявола! — ясно и четко проговорил он. — Все вы — дети дьявола. Дымом костра развеять по ветру…
— Сейчас по второму уху получишь! — мрачно пообещал Сергей, и Игорь молча и покорно сел на свою парту.