Охота на охотников
Шрифт:
Поскольку привокзалка — место хлебное, на нее положили глаз несколько соседствующих бригад. Последовал ряд разборок, в результате которых Сизый отправился в края, где охота гораздо богаче, торгаши — на порядок жирнее, но всех и вся крышует непререкаемый авторитет по кличке Великий Маниту. Группировка, по ликвидации вожака, попыталась было рассыпаться, но Ваня, по дружбе успевший стать правой рукой Сизого, напинал особо недовольным или трусливым самые чувствительные места, заново собрал команду и возглавил ее. Будучи неплохим организатором, он сделал из своих пацанов вполне дееспособную боевую единицу, а чтобы тем не сильно обидно было жить в режиме жесткой дисциплины, заметно поднял планку доходов за счет расширения сферы деятельности путем вытеснения с
Чтобы обезопасить себя от наездов соседей, часть добычи Ваня регулярно спускал на приобретение оружия. Соседи еще с годик пытались на что-то претендовать, но после того, как бригада Иванца на паре стрелок тупо, но до крайности эффективно утопила соперников в крови, ее оставили в покое. В конце концов, на чужое иванцовские не претендовали, довольствуясь своим — жирная «железка» подкидывала и на хлеб, и на масло, и на черную икру.
Так бы и жил Ваня, не тужил, потому что менты на его деятельность закрывали глаза. С одной стороны, он кому надо приплачивал, а с другой — особо не бесчинствовал. Трое убитых при ограблениях за пять лет, с точки зрения милиции — вполне приемлемая цифра, тем более на таком криминогенном участке, каким с начала времен считалась привокзалка. Что до кровавых разборок с конкурентами, то этого добра в славные девяностые хватало и без Иванца. Далеко не каждая вызывала пристальный интерес милиции, но по каким критериям проводился этот отбор — лишь ей самой известно. Во всяком случае, и на эти Ванины шалости менты прикрыли глаза.
Но случилось так, что Москва отправила в область проверяющего полковника. Отправила инкогнито, чтобы местные не успели подготовиться и пустить пыль в глаза. Ага, в девяностые и такое случалось.
Полковник, не будь дурак, в пути следования нажрался, как целый генерал, а по прибытии был взят на заметку привокзальной шантропой. О нем доложили Иванцу, и тот отправил пару своих ребят пасти клиента. А по клиенту было не видно, что он полковник МВД — зима, дядька в дорогом полушубке и лыка не вяжет. Совсем, в общем, на мента не похож.
А потом ему приспичило пойти отлить. В кусты, поскольку платить за туалет пьяная гордость не позволила. В кустах ему дали по шапке обрезком трубы, забрали «дипломат», бумажник и пистолет. И оставили замерзать.
Но полковник оказался крепким, закаленным в боях застоя товарищем. Замерзать не стал, пришел в себя и отправился в местный опорник. После того, как его личность была установлена, а полномочия подтверждены Москвой, ему быстро организовали встречу с начальником УВД области. На встрече полковник наплевал на субординацию и в извращенной форме, без вазелина, зато при свидетелях отымел генерала за беспорядки, которые творятся во вверенном ему областном центре. Утром генерал, уже вполне согласно субординации, отымел своих подчиненных за те же самые беспорядки. Вечером подчиненные отымели бригаду Иванца за один конкретный случай этих самых беспорядков. Группировка перестала существовать. В общем, было весело. Жалко, что недолго.
За эти три дня я узнал об Иванце много. Гораздо больше, чем знал, работая таксистом и коротая время на привокзальной площади в компании таких же, как и я, таксистов. Которые, между прочим, всё,
Короче, в плане информации трое суток оказались очень продуктивными. Только вот информация эта ничего не давала. В том смысле, что я так и не смог понять, почему Иванец решил сделать меня козлом отпущения.
6
Три дня, проведенные в изоляторе временного содержания, в конечном счете оказались совсем ненапряжными. С моей легкой руки Тихон и другие сокамерники вовсю травили о том, что им удалось совершить и пережить в прошлом десятилетии, а озабоченный Фофан восторженно дрыгал ногами и писался кипятком.
Несколько раз меня вызывал Зуев и пытался уговорить покаяться. Но я ушел в глухую несознанку, потому что не дурак — каяться в том, чего не делал. Потому что (грешен!) даже в том, что делал, каяться не привык. Неблагодарное занятие, право слово. Зуев с каждым разом становился все сумрачнее, но я стоял на своем. Попытки запутать меня ни к чему не привели, да и не могли привести — просто потому, что путаться было не в чем. По этому поводу настроение следователя становилось совсем не в дугу, и я ничуть не удивился, когда, вызвав меня через три дня, чтобы отпустить на свободу с чистой совестью, он оказался совсем уж злым.
Бросил на стол черный целлофановый пакет, выбил пальцами яростную, но не поддающуюся идентификации барабанную дробь по столешнице, и сообщил:
— Твои вещи, Мешковский. Доволен?
— Чем доволен? — удивился я, вытаскивая поочередно из пакета галстук, ремень и шнурки и водворяя их на полагающееся по законам логики место. — Доволен, что трое суток в кутузке проторчал? Таки нет, не очень. Я бы лучше в бордель. Там тетки, там интереснее.
— Тем, что отмазался! — прорычал Зуев. — Только ты особо губу не раскатывай. Я с тебя теперь глаз не спущу. И все равно посажу. Прокурор пока санкции на арест не дает, но это пока. Я его уломаю. Вот нарою на тебя что-нибудь — и уломаю.
Я переложил бумажник в карман пиджака, аккуратно сложил опустевший пакет, подумал и тоже сунул в карман. Только брюк. Потом задумчиво посмотрел на товарища следователя и спросил:
— Слушай, Зуев, а чего ты на меня такой взъерошенный? Я ведь тебе соли на хвост не сыпал, жену у тебя не уводил. С чего ты решил ограбление на меня повесить?
— Потому что это ты наводчик! — с твердой уверенностью заявил он. — Мне такие случаи уже встречались. Схема всегда одна и та же. Устраиваются на работу, узнают время и маршрут, организуют ограбление. Только запомни, Мешковский: свою долю ты не получишь. Сейчас твои подельники, понятно, легли на дно. Но как только ты попытаешься с ними связаться, чтобы получить деньги, я повяжу и их, и тебя.
— Это у тебя ко мне безответная любовь? — уточнил я. — А ты не думал, к примеру, что на Ваню его бывшие пацаны напали? Которых он в девяносто седьмом на зону спровадил, а сам на воле остался?
— Думал, — усмехнулся Зуев. — Это ты хорошо просчитал — перевести на них стрелки. Только одного не учел — все они еще сидят. Кроме Кобы. Коба вышел условно-досрочно, так что он под нашим строгим надзором. И пока мы блюдем — не то, что нападение совершить, он пернуть без нашего разрешения стесняется.
— Ну да, — согласился я. — У меня в детстве корешок был, любил в бане за девками подглядывать. Тоже стеснялся, краснел жутко, но ведь подглядывал же. Блюдуны, елы-палы.
— Пошел вон, — спокойно сказал Зуев. — И начинай сушить сухари. Все равно я к тебе скоро с ордером приду.
Короче, спорить было бесполезно. Дяденька придумал себе удобную версию, и дяденька вовсю пытается обосновать ее. Хотя — убей, не пойму, чем она ему так приглянулась.
У двери я не выдержал и оглянулся. Последний аргумент настойчиво просился наружу. Ранее он не был озвучен по той простой причине, что и самому казался не особо веским — не говоря уж о Зуеве, который даже железобетонные версии отметал с легкостью бульдозера. Но в данном случае у меня выбора не оставалось. Пришлось использовать и этот вариант: