Охота на олигарха
Шрифт:
Предосторожность была не лишняя – помянутый противник, торчавший у окна, с повальной быстротой ринулся в атаку, замахиваясь чем-то вроде короткой дубинки, а с другой стороны надвигался второй, далеко не так проворно и хватко. Лица человека с дубинкой было практически не различить в полумраке – значит, м е с т н ы й, а вот второй – белый...
Поскольку ни у одного из супостатов не было в руках ничего огнестрельного, Мазур позволил себе п о и г р а т ь – несколько секунд не атаковал, а хлестался с противником, чтобы составить о нем беглое, приблизительное впечатление. Судя по моментально проявившимся результатам, тип с дубинкой был молод, более-менее учен рукопашным единоборствам, верток... словом, из двоих он был наиболее опасным. Второй гораздо вяловатее, Мазур без особого труда
И, уже не церемонясь, отбил руку с дубинкой, нацелившейся на его черепушку, нанес пару-тройку жестоких ударов руками и ногами – убить не убьет, но вырубит надолго...
Молодой, выронив дубинку, звучно обрушился на пол, где, как предвиделось, вытянулся во всю длину и отключился, перестав являть собою какую бы то ни было опасность. Дальше было уже попроще. В бледном лунном свете блеснула полированная сталь ножа – но Мазур, без труда угодив носком ботинка по нужной костяшке запястья, моментально нож выбил. Упал на спину, в хорошем стиле рожденной в бразильских трущобах капоэйры захватил ногами талию противника, опрокинул его, сбил на пол, извернувшись, оказался сверху – классическая миссионерская позиция, ага – не особенно и сильно почествовал ребром ладони по шее.
Взмыв на ноги, быстренько задернул шторы на всех трех окнах и зажег ночник у постели. Вторжения извне он не боялся – достаточно долго наблюдал за своим жилищем со стороны, чтобы убедиться со всей уверенностью: никакой подмоги у этих нахалов снаружи не имеется, заявились оба-двое...
Света ночника хватило, чтобы внести в происходящее полную ясность. Хозяин дубинки оказался молодым крепким африканцем, а второй, хрипевший в двух шагах, – главным егерем. Ну, а где ж у нас... ага, вон мы где...
Мбопа обнаружился в дальнем углу – живехонький, с забитым в рот кляпом, связанный крайне надежно и обстоятельно. Завидев Мазура, он принялся отчаянно гримасничать, тщетно пытаясь вытолкать языком кляп и всем своим видом показывая, как он рад столь решительным переменам в ситуации.
– Тихо! – цыкнул Мазур яростным шепотом. – Полежи пока, растяпа... Не мешай работать. Кому говорю?
Мбопа чуточку унялся, биться и гримасничать перестал, но вращал глазами, как собака из сказки Андерсена. Неуютно и позорно ему было – как любому в его положении. Но чувства старого шпика Мазура как-то не особенно и волновали.
Оглядевшись, он усмотрел моток тонкой прочной веревки, от которой, никакого сомнения, и отрезали часть для упаковки старины Мбопы. Подобрав нож, – стандартный кинжал португальских парашютистов, надежный, но лет десять как замененный более современным образцом, – не мешкая, принялся за работу, бубня под нос старую американскую песенку:
– «Заходи, красотка, в гости!» – мухе говорил паук...
Песенка, кажется, была не американская, но какое это имело значение? С большим знанием дела Мазур быстренько спутал по рукам и ногам обоих агрессоров, не хуже, чем они сами спеленали Мбопу. Молодой все еще пребывал в беспамятстве, а «майор» отчаянно пытался отдышаться. Сопротивления он практически не оказал – в его преклонные годы уже не сможешь качественно махать конечностями...
Молодому Мазур забил в пасть кляп, использовав для этой цели одну из собственных маек, а егерю рот оставил свободным. Присел на пол с ним рядом, положив рядом револьвер и чутко прислушиваясь к тишине снаружи.
Мбопа замычал.
– Лежать, говорю! – безжалостно отмахнулся Мазур. Присмотрелся к пленнику и сказал уверенно: – Ну, все, все, кончайте притворяться, старина, вы вполне уже продышались, подыхать не собираетесь, к допросу готовы... Предупреждаю сразу: у меня мало времени, поэтому постарайтесь обойтись без пустого выражения эмоций в виде ругательств. Мне, собственно, чихать, что вы там обо мне думаете – ничего доброго, понятно, – но время, повторяю, поджимает... При любой попытке уклониться в лирику, не имеющую отношения к делу, бить буду так, чтобы ничего не повредить, но крайне болезненно... Все понятно?
Он ждал все же, что «майор», ведомый естественным человеческим чувством, выматерится как следует, все же не послушает увещеваний – и приготовился нанести обещанный удар,
– Значит, понятно, – сказал Мазур. – Отлично. И мне время сэкономите, и собственное здоровьичко побережете, а оно в ваши годы вещь ценная... Ну что же, герр майор... Помощи вам ждать неоткуда, по вашей роже видно. Она у вас откровенно безнадежная. Исполнена тоскливого осознания проигрыша. Это хорошо. Потому что у меня нет времени вести с вами долгие и тонкие психологические поединки. Все будет обстоять проще и грубее. Либо ты, сволочь старая, будешь отвечать на все вопросы без запинки и обстоятельно, либо я к тебе применю пару эффективных штучек в стиле незабвенного Конго-Мюллера...
Он умышленно сделал паузу – и с довольным видом осклабился, узрев ожидаемую гримасу на лице пленника: несказанное удивление, почти что шок...
– Вот на этом ты, сволочь, и завалился, – сказал Мазур, все еще ухмыляясь. – На Конго-Мюллере. Обнаглел ты, надо сказать, до предела: держать на стене классическую, можно сказать, в анналах запечатленную фотографию Конго-Мюллера в погонах конголезского майора – да вдобавок и ту, где вы с ним стоите рядышком, как два голубка... Ну да, я понимаю. Конго-Мюллер давно помер, и еще допрежь того давненько выпал из активной р а б о т ы, люди уж и забывать начали эту рожу, мало кто помнит, что был такой прощелыга – бывший вермахтовец, в начале шестидесятых командовал бандой белых наемников в Конго, когда там убили Лумумбу и гражданская война раскрутилась на всю катушку... Охотно верю, что чересчур уж ничтожна была вероятность напороться на кого-то, помнящего старые времена... Ты м е н я недоучел, колбасник. Я, конечно, в те годы, когда вы с Мюллером бандитствовали в Конго, был пацаном, едва-едва в школу пошел – но потом-то, выбрав себе профессию, интересовался всем, что имело отношение к р е м е с л у. А эту классическую фотографию Мюллера я с детских лет помню. У нас о нем в свое время писали немало, даже книжка вышла, точнее печатный вариант того фильма, что сняли о Мюллере два хватких репортера... «Смеющийся человек», а? Ты этот фильм наверняка посмотрел, если уж вы с Конго-Мюллером были корешами... Вот так оно все и сплелось – то, что ты несомненный немец, то, что ты корешок покойного Мюллера... Стало быть, человек с п р о ш л ы м. С таким прошлым, за которое тебя можно з а ц е п и т ь, как рыбку на крючок... Ну вот, я тебе сказал достаточно. Твоя очередь. Разрешаю парочку чисто эмоциональных фраз – как ты был глуп, что недооценил мою скромную персону, и далее в таком роде... Но только парочку, не больше!
– Кто же знал... – с искренней горечью сказал «майор», смирнехонько лежа на ковре. – Я и подумать не мог, что припрется такой...
– Небесталанный, а? – подхватил Мазур. – Вот так оно и бывает, когда считаешь себя самым хитрым...
«Майор» огрызнулся:
– Ну, в конце-то концов, я столько лет отсиживался, не вызывая ни малейших подозрений... Вы могли и не нагрянуть, и все бы обошлось...
– Все равно, держать фото Мюллера на стене было ненужным вызовом, – наставительно сказал Мазур. – Не сто лет прошло, в конце-то концов... Итак, некоторую ясность мы внесли. Ты, обормот, классический белый наемник, судя по возрасту, начинавший еще в Конго во времена Лумумбы. Не буду от тебя требовать подтверждения этого факта, и так ясно. И чует моя недоверчивая, подозрительная душа, что в эту глушь ты забился неспроста. Имя и национальность менял неспроста. Наверняка твоя персона до сих пор числится в кое-каких списках на розыск, и кое-какие т я ж е л ы е приговоры еще не миновали срока давности... Верно?
«Майор» недовольно пробурчал:
– Вы же сами собирались обойтись без лирики... К чему все эти рассусоливания? Мало ли какие неприятности у человека случаются в жизни... Можно подумать, мне хотелось снова лезть во все эти сложности...
– Ага, – сказал Мазур, – я и тут был прав... Ты з а б и л с я в дальний уголок и собирался отсидеться до с а м о г о конца. Но потом кто-то пришел и напомнил тебе то же самое, что и я, причем, ручаться можно, в отличие от меня – с обстоятельным досье за пазухой... А?