Охота на рэкетиров
Шрифт:
Двери были перекошены и протяжно заскрипели, пропуская приятелей внутрь.
— Я с мамкой живу, — извиняющимся тоном предупредил Волына. — Она, того… не ходит почти.
Штукатурка стен и потолков кое-где осыпалась, обнажая проволочные сетки каркаса вперемешку с какой-то соломой. Дощатый пол стонал под ногами.
— Копыта не сломай, — вполголоса произнес Вовчик.
В комнате стояли кровати армейского образца времен министра обороны СССР товарища Малиновского, [36] если не более отдаленных. В углу примостилась сложеная
36
Малиновский Родион Яковлевич (1898–1967), советский военачальник, Маршал Советского Союза (1944), в 1957–1967 министр обороны СССР. Начинал карьеру в царской армии, был Георгиевским кавалером
— Так вот и живешь? — спросил Протасов, брезгливо наморщив нос.
— Угу, — уныло отозвался Вовчик.
— Голимый сарай, — пробормотал Валерий.
— Чего ты говоришь? — не расслышал Волына.
— Мать то где? — предпочел не уточнять свою оценку Волыниного жилища Протасов.
— Да там, — Вовчик смущенно улыбнулся, неопределенно махнув куда-то в сторону сеней. — Во второй комнате. Чтобы нам не мешать…
— Не женатый? — спросил Протасов, хотя, пожалуй, мог бы и не спрашивать.
Вовчик мотнул головой.
— Где ж твои девки-огонь? — Валера припомнил слова Вовчика десятилетней давности.
— Испеклися девки, — ковыряя в носу, мрачно признался Волына, — перегорели, зема. Все до единой. По-любому.
— Я думал, ты в органах, блин?
Вовчик окончательно сник.
— Такие дела, зема… — сказал он как-то неуверенно, — такие дела, что уже нет…
Протасов понимающе хмыкнул, хотя, конечно, ни черта не понимал. Кроме того, что жизнь, бывает, поворачивается разными местами, иногда и жопой, от тюрьмы и от сумы никому зарекаться не стоит, так что и удивляться нечему.
— Зато ты, зема, крутой, — протянул Волына, прочитав протасовские мысли у того на лице.
— Крутой, — коротко кивнул Валерий, — и круче меня, только мои уши.
Оба неловко топтались посреди убогой комнаты.
— Пожрать бы чего, — прервал затянувшееся молчание Протасов.
Вовчик сразу оживился. Приятели сварганили ужин. Вовчик куда-то вышел, вернувшись в комнату с трехлитровой банкой самогона.
— Сам гонишь, братишка?
Вместо ответа Волына наполнил стаканы до краев.
— Ну, за встречу, — сказал Вовчик, поддевая вилкой целый стог квашенной капусты.
— За встречу, — эхом отозвался Протасов. Оба опрокинули стаканы. Волына крякнул, прослезившись.
Протасов задохнулся и полез в сковородку за яичницей. Сковородка была глубокая, чугунная. Яйца — оранжево-красные, настоящие, от крестьянских кур, не имеющие почти ничего общего с теми блеклыми образинами, которыми питаются горожане.
— Уф, хорошо!
— Ну что?.. — Вовчик утер набежавшую слезинку грубой заскорузлой ладонью, — что, зема?.. Между первой и второй перерывчик небольшой?..
— Точно.
Бахнули по второй. Вскорости и по третьей. Помянули Советскую Армию. Посудачили
— За что, блин?
— А… — невесело отмахнулся Волына. — А пошли они в пень, зема…
На гражданке Вовчик попробовал заняться фермерством, но очень скоро прогорел.
— Дела, зема, ни валко ни шатко и так шли… — Волына воткнул вилку в шкварку величиной с биг-мак. — А тут поездка в Харьков подсуетилась… Арбузы продавать…
— Ну и как съездилось?
— Клево, — Вовчик потянулся за стаканом. — По-любому. Арбузы забрали, морду набили. Еле «Камаз» выковырял с того Харькова. Спасибо, дядя Гриша подсобил. По своим каналам.
По словам Вовчика выходило так, что на текущий момент он не просто сидит на мели. А еще и по уши в долгах.
В голове Протасова потихоньку созрел план. Он изложил Вовчику суть проблемы, упустив большинство подробностей и сведя дело к тому, чтобы найти на Южном берегу Крыма, а скорее всего — в Ялте, одного нехорошего человека, и отобрать у него похищенные ценности.
— Он, блин, по жизни слизняк конкретный, — обнадежил Вовчика Протасов, — его только разок за жабры взять, — сам все отдаст. Еще, блин, и в жопу поцелует.
— А что за ценности, зема?
— Не твоего ума дело, — Протасов принял важный начальственный вид. — Между нами расчет в гринах будет. А захочешь, я твою долю деревянными отсыплю. Мне по барабану.
Услыхав про грины, Вовчик утер внезапно накативший пот и оглушительно прочистил нос.
— Мне деньги до зарезу надо…
— Ну так… — Протасов развел руками в стороны, давая понять, что никаких проблем не видит.
— Сколько я буду иметь, зема? — спросил Вовчик, в горле у которого стало сухо, как в сердце пустыни Калахари. [37]
Протасов напрягся, что-то обсчитывая в уме.
— Кусков двадцать, я так думаю…
— Купонов?.. — задохнулся Волына.
Протасов молча покрутил у виска.
— Баксов, братишка. Двадцать тонн хрустящих, салатовых гринов.
— Иди ты… — у Вовчика захватило дух.
Протасов покончил с яичницей и отломив хлеб, принялся вымакивать жир со сковородки.
37
Калахари — пустыня в Южной Африке в пределах государств Ботсвана, ЮАР и Намибия. В последнее время расширяется, вторгаясь на территорию Анголы, Зимбабве и Замбии
— Кто еще в деле? — спросил земляка Волына, когда к нему вернулся дар речи.
Протасов, после короткого раздумья, ответил, что, похоже, больше никого и нету. Только они двое.
Хотя сам толком не знал. План не возвращать бриллианты Ледовому вызрел в Протасовской голове, едва он пересек Киевское КП на Обуховской трассе, в самом начале погони. Идея заворожила Валерия, как удав кролика. Перспективы открывались такие, что у Протасова меркло в глазах. Правда, опрокинув Ледового, о возвращении в Киев можно было забыть. Ну так Протасова, по большому счету, в городе ничего и не держало. По крайней мере, ничто там не стоило стольких миллионов баксов. В натуре.