Охота на Сезанна
Шрифт:
Еще в доме жил дружелюбный, хотя и шумный нориджтерьер по кличке Клайд, который во время отъездов Ллуэллина держался рядом с Фрейзером, поближе к еде и к патио.
Жилище Ллуэллина имело отчетливые признаки обитания холостяка и ценителя искусства. Вдоль восточной стены, от подвала до чердака, шла лестница. Поднимаясь по ней, можно было увидеть эклектическое собрание ранней мексиканской живописи, майолики, длинный шкафчик с произведениями искусства из Китая и головными уборами индейцев. Самая большая комната на втором этаже выходила на Шестьдесят пятую улицу и была обшита мореным дубом; здесь устраивались бесчисленные приемы и коктейли. Комната поменьше, не имевшая окон, служила
Фрейзер встретил Астрид и по ее просьбе провел по лестнице. Она хотела понять, что это за дом. Клайд тявкал и вилял хвостом, Астрид подхватила его на руки, и пес лизнул ее в нос. Она с ним поиграла, и они уже стали закадычными друзьями, когда дошли до кабинета Ллуэллина.
На Ллуэллине были дорогие свободные брюки, голубой пиджак, на шее аскотский галстук.
– Вы куда-то пропали… Куда это вы ускользнули? По делу или так?
– И то и другое. Я ездила домой.
Ложь была произнесена непринужденно и с улыбкой. Клайд залаял, вспрыгнул на диван и соскочил обратно на пол.
– Надеюсь, дома не было никаких проблем? – озабоченно спросил Ллуэллин.
– Нет, что вы. – Астрид по-прежнему улыбалась. Затем одна ложь породила другую, и она сказала: – Просто семейные дела.
– Понимаю, – сказал он. – Лично мне нравится «Конкорд».
– Мне это не по карману, и они не летают в Осло.
– Да, дороговато, – заметил Ллуэллин. – Полет на «Конкорде» ассоциируется у меня с деловым обедом. Я летал на «Конкорде» несколько раз и заметил, что люди, предпочитающие этот самолет, тратят очень много времени и усилий, чтобы сберечь свое ценное время и усилия.– Он смотрел на нее улыбаясь.– Если кажется, что я завидую, то это не так.
Астрид, медленно поворачиваясь, внимательно осматривала кабинет Ллуэллина.
– Мне нравится, – одобрила она. – Я бы все так и оставила.
– А я бы вам и не разрешил ничего трогать. Это мой дом, моя крепость, мой кабинет.
Астрид теперь была в простом светло-коричневом льняном платье с вырезом, на который Ллуэллин не мог не обратить внимания. Она двигалась легко, иногда дотрагивалась до рамы картины или рассматривала фарфоровую вазу, взяв ее в руки. Обойдя кабинет, Астрид остановилась возле Сезанна.
– Красиво, – сказала она.
– Мы полагаем, что это самый поздний автопортрет Сезанна, написанный, возможно, в тысяча девятьсот втором году. И думаем, что он лучший. Заметьте, каким спокойным кажется художник, как будто хочет, чтоб вы считали его обычным человеком, и как будто ему не надо никому ничего доказывать каждый раз, когда он берется за кисть. Отец всегда говорил, что, если бы картина ожила, Сезанн, наверное, сказал бы: «Давай выпьем вина и поболтаем». Мой дед купил картину у агента Сезанна, которого звали Воллар.
– Понимаю, почему вы храните ее в безопасном месте.
– Я не виноват, что она провисела на этой стене девяносто лет. В завещании деда говорится, что, кто бы ни унаследовал картину, он не может ни продавать ее, ни публично выставлять.
Астрид подошла к картине вплотную.
– Как будто он ее только что написал. Даже вода кажется настоящей, – сказала она, дотронувшись до синей воды на картине. – Почему тогда художники писали столько автопортретов?
– Они всегда экспериментировали с техникой. Не думаю, что это было самолюбованием. Просто когда им нужны были модели, они всегда могли писать с себя.
– Правда, что он написал более двадцати автопортретов?
– Двадцать шесть, включая этот. Кто знает, может, где-нибудь во Франции, на чердаке спрятан еще один.
– Тогда он должен стоить целое состояние, – заметила Астрид.
– Наверное. Особенно теперь, когда несколько уже уничтожены.
Не поворачиваясь, она сказала:
– Это ужасно! Я читала об этом. Кто-то вылил на них краску?
– Лучше бы сделали так. Но они использовали какую-то кислоту, чертовски сильную.
– А картины нельзя отреставрировать?
– Восстановить? Никак. Кислота была слишком сильной. Краски полностью растворились.
– Вы должны быть осторожны с этой картиной.
– Я жизнь за нее отдам.– Он улыбнулся.– Ну, может, так далеко я, конечно, не зайду. Однако я позабочусь о картине, когда повезу ее на выставку на родину Сезанна.
Астрид все еще стояла к Ллуэллину спиной.
– А где это? – тихо спросила она.
– Экс-ан-Прованс, на юге Франции. У одного маленького музея большие планы, и я собираюсь им помочь. Но это пока секрет.
Она обернулась к Ллуэллину и взволнованно сказала:
– Мне бы хотелось увидеть выставку.
– Может, мы это устроим. – Ллуэллину передался ее энтузиазм. Он взглянул на Фрейзера, который только что вошел в кабинет. – Я обещал ужин, и Фрейзер говорит, что ужин готов. Надеюсь, на крыше не слишком жарко, там обычно легкий ветерок.
Глава 7
Смерть Кларенса Боггса потрясла городок Окли, где все друг с другом знакомы и где он жил в течение семи лет. Его знали как добродушного, веселого человека, еще совсем недавно возившегося со своей маленькой внучкой. Миссис Якобсон никак не могла успокоиться: «Он был такой милый. И всегда так добр к детям». Остальные тоже скорбели, потеряв друга. Им не верилось, что Боггс умер такой странной смертью, но немым подтверждением тому служил его старенький седан со смятым крылом. В поисках улик автомобиль осмотрели и пригнали к скромному дому Боггса. Неподалеку было припарковано еще несколько машин, а на крыльце перед дверью стоял молодой полицейский. Джек Оксби устроил в доме временный кабинет. К нему присоединились Энн Браули и Найджел Джоунз, все они сидели вокруг обеденного стола Кларенса Боггса.
Энн никак не могла справиться со своими чувствами и тщетно пыталась скрыть, что чрезвычайно расстроена убийством Боггса и тем, что уничтожены картины Сезанна. Но Оксби уже знал, что эмоции Энн никогда не мешали ей быть объективной в работе. Его забавляло очаровательное высокомерие Энн – черта, которую она, несомненно, унаследовала от матери, все еще не смирившейся с профессией дочери. Энн что-то пометила в блокноте и взглянула на Оксби:
– Мы здесь, чтобы обсудить убийство мистера Боггса или мистера Сезанна?