Охота на судьбу
Шрифт:
Раэль принялся на бегу тушить "подбитое крыло", судорожно хлопая себя по плечу ладонью, одетой в перчатку. К огромному счастью, пламя поддалось и сошло на нет, иначе в такой ситуации ему пришлось бы распрощаться либо со своей поклажей, либо с жизнью.
Занятый пожаротушением и игрой "в угадай" с чудовищем, Раэль, не мог заметить огромной ямы, зияющей в полу пещеры впереди, которая с радостью поглотила утратившего внимание человека. Охотник уже начал уставать от этих моментов, когда вся его жизнь, сжатая в малюсенький комок, проносилась перед его глазами. А таких моментов, кстати, случилось у него за последнее время не мало. И, как только Раэль не ощутил под своей ногой твердой поверхности, он в тот же миг осознал, что момент истины для него настал, и он, не желающий, но вынужденный принять смерть, сгинул во тьме пещерного пролома.
Глава 16. Договор
Каменные
Однако, вопреки царившему в этом проклятом месте "гостеприимству", через густой туман по направлению к центру руин неспешно двигался живой человек, плотно закутанный в серый балахон. Складывалось ощущение, что он пытался скрыться под своей невзрачной, потертой в некоторых местах накидкой, от парящего вокруг него призрачного тумана и потому еще сильнее съеживался, как бы собираясь в комок, дабы ни один участок его тела не выглядывал из-под одежды наружу. Нет, определенно, что-то было не так либо с этой персоной, либо с самим туманом. Человек не метался из стороны в сторону, охваченный безумием, не разбивал свои ноги о каменные глыбы и не проронил ни единого слова за время своего пути, в отличие от других искателей приключений, которые нашли здесь свою судьбу.
Путник, хотя и не без осторожности, но все же целеустремленно приближался к центру руин. И чем больше сокращалось расстояние между ними и путником, тем менее плотным становился туман. Тут и там проступали контуры некогда величественных каменных стен, теперь уродливыми огрызками торчащих из земли. В нескольких десятках метров по левую сторону можно было разглядеть массивный купол крытой крепостной башни, который одиноко, словно шлем огромного исполина, валялся на болотах и уже никак не мог служить украшением цитадели. Чуть впереди виднелись ступени широкой каменной лестницы, ведущей на замковую площадь. В свое время эта лестница наверняка могла за раз пропустить через себя за сотню человек, если не больше. Путник, словно оцепенев, остановился на ее середине. Безветрие в тот же миг сменилось потоком пронзающего холодного ветра. Мужчина еще сильнее, насколько это было возможно, укутался в свой балахон и закрыл глаза, стараясь сконцентрироваться, чтобы отогнать внезапно возникшее наваждение, которое, он точно был уверен, не имело природного происхождения.
– Не закрывайся от меня, я знаю, от кого ты пришел, - раздался в его голове сладкий убаюкивающий шепот, определенно принадлежащий не человеку. И, не смотря на умиротворенную интонацию, с которой существо своевольно шептало в разуме путника, от этого его пробирала еще большая дрожь.
– Позволь мне лишь поприветствовать тебя и в знак доверия показать тебе картину прошлого, картину того, что происходило в этом месте давным-давно, - продолжал голос.
Мужчина, помня об указаниях, данных господином, всячески сопротивлялся вмешательству извне в его сознание хозяина руин. Но сколько он ни стискивал зубы, ни концентрировался на чем-то отстраненном, не относящемся к этому забытому всеми богами месту, таинственное существо без особых усилий одержало верх, и в разум путника быстрым ручьем стали вливаться чужые мысли и воспоминания. Множество людских голосов наполнило разум мужчины. Казалось, будто бы они раздаются не в его голове, а вокруг него, на руинах.
Мужчина с опаской приподнял капюшон своего балахона и, приоткрыв глаза, чуть не упал от неожиданности: с верхних ступеней лестницы на него, словно лавина, двигалась людская толпа. Крестьянские женщины, перемешавшись с детворой, несли на своих плечах объемные вещевые сумки из кабаньей кожи, груженные
– Чертовщина, - пробормотал он, нервно озираясь по сторонам.
Призрачного тумана как ни бывало. Яркое летнее солнце своими теплыми лучами скользило по высоким стенам крепости, а величественные статуи воителей и ремесленников горделиво бросали свой неживой, окаменевший взгляд на проходящих подле них по аллее людей. Замок словно воскрес из мертвых и предстал перед путником во всей своей красе. Редкие отряды стражи, облаченные поверх своих доспехов в сиреневые накидки с изображением странного черного знака, отдаленно напоминающего солнце, патрулировали ухоженные улочки крепости. Не только постройки, но и земля, на которой располагался замок, благоухали жизнью. Ни одного болота. Сплошь сады и густая трава, расстеленная, словно зеленая скатерть, на земле. Стайки воробьев, коричневыми гирляндами развесившись на ветках густо цветущих деревьев в раскинувшихся садах, задорно щебетали, без стеснения перекрикивая других птиц, чьи музыкальные таланты, хотя и превосходили умения их маленьких собратьев, но все же никак не могли превзойти последних в количественном соотношении.
Путник, смирившись со своей "призрачной" формой, уже поднялся по лестнице вверх, охватив взглядом рыночную площадь и находящуюся тут же неподалеку цитадель, состоящую из главного корпуса и четырех башен. Высокие двухстворчатые ворота твердыни, походящие на огромную пасть какого-то гигантского создания, были открыты. Однако за то малое время, пока путник наблюдал за входом в крепость, никто так и не пересек границу ворот, находящихся под охраной стражи в сиреневых накидках.
Как же Азхольд, выброшенный судьбой из обыденной земной жизни, жалел, что не может прямо сейчас подойти и сорвать эти алые, словно кровь, розы, которыми были усеяны клумбы рядом с замком; вдохнуть полной грудью аромат сирени; почувствовать на себе теплые, нежные лучи летнего солнца, как обычный человек... нет, не мог. Но он должен был благодарить Файриса даже за эту прогулку! По болотам, на неведомую ему планету, через смертельный туман. Да, должен! Обязан... выбора нет. Слуга бога огня вновь впал в тоску от безысходности. И вместо радости от увиденной картины благоухающих земель цитадели Азхольду стало противно. Противно смотреть на искусственную жизнь, словно ему только что подсунули пустую обертку из-под подарка. Ему стало противно осознавать, кто он есть, и неимоверно тоскливо вспоминать, кем он был. А "есть" ли он на самом деле? Неужели в этом и заключается вся сущность "есть" - пресмыкаться, ползать, существовать.
– Во что же я превратился, - прошептал Сенвильский кузнец, а ныне слуга Файриса, - ...во что они меня превратили...
Недолго Азхольду пришлось барахтаться в озере своих страданий. Первыми неладное почуяли вороны, до сего момента вышагивавшие разрозненными группами по площади, в своей обыденной, нагловато-хозяйственной манере, по-начальственному запустив свои руки-крылья за спины. Хитрые птицы, словно заслышав звуки сирены, сигналящие об опасности, покрутили своими черными головами по сторонам и, не дожидаясь особого приглашения, достав из потаенных "кармашков" черные крылья, взлетели. Толпа людей, порхающих от прилавка к прилавку, никак не могла заметить тонких струек белого тумана, стремительно выползающих из замковых ворот по земле, подобно змеям, подбирающимся к добыче. Струи бледного дыма, набирая мощь, объединялись в одно большое облако, которое заполняло собой пространство рыночной площади, с каждым разом увеличиваясь в размерах.
Азхольд, громко закричав, пытался растормошить ничего не подозревающих людей, предупредить их о приближении "призрачного убийцы", но, будучи лишь сторонним наблюдателем, только напрасно напрягал свои голосовые связки. Туман наступал не спеша, словно ощущая неизбежность своего триумфа, медленно поднимался от ног толпы, подступая к самому горлу. Череда мучительных криков разрезала безмятежный летний день, словно острый клинок, и сумасшествие, насланное бледным туманом, повергло толпу людей в хаос. Кто-то просто валялся на земле, пораженный судорогами. Другие, дико крича, припав к земле, дабы унять нестерпимую всепроникающую боль, пытались размозжить свои головы о каменные плиты рыночной площади. Женщины, впившись друг в друга ногтями, рвали кожу на теле своих мнимых соперниц, будто тигрицы, защищающие свое потомство.