Охота на тринадцатого
Шрифт:
— Ну и счастливого полета! — легкомысленно сказал стрелок. — Назвался врагом — будь готов полетать. Помнишь, как нас в сто двадцатом?
— Я помню, — мрачно сказал пилот. — Олежа, да дай ты ему на сигнал из трассера! Инкубаторские жалости не имают! Врагам — вражья смерть!
— Ага. Так же, как мы, защищал интересы своей страны, — буркнул старшина. — Ух какой враг.
— Поосторожней на маневре! — построжел офицер. — Наговорите тут на трибунал!
— Да у нас на пять трибуналов набирается, мы ж предупреждали! А туда
— Кэп, решать тебе! — серьезно сказал командир. — Без тебя мы бы сами, конечно, или грохнули, или отвернулись и не услышали… но дернул тебя черт написать рапорт, мешаешься теперь под ногами!
— Подбираем, — отчаянно труся, решил офицер.
— А если подстава?
— Подбираем!
— Врага?!
— Человека, м — мать ваша внебрачная Даждь — бога дочь! Подбираем!
— И не надо так орать, — спокойно заметил командир. — Серж, кэп решил спасать, что мы можем сделать?
— Ничего мы не можем сделать, — проворчал пилот. — У нас пауза между пакетами информации короткая. Если чирикнем не со своего места — это оставление боевого дежурства, трибунал. Комэск давно на нас зуб точит.
— А если на полную?
— А после боя я в компенсаторах не уверен. Может сорвать.
— Серж…
— Какой урод придумал эти двигатели? — пробурчал пилот и взялся за управление. — Дали гравитационную тягу недоразвитой цивилизации… чтоб этого Фридмана самого размазало по компенсатору, как нас сейчас размажет!
И дисколет рванул.
— А — а! — невольно заорал офицер.
— Серж!
— Да торможу я, торможу…
— Серж, м — мать!
— Да разгоняюсь я, разгоняюсь…
Командир откинул лицевой щиток, вытер лоб. Посмотрел на ладонь, нахмурился.
— Кровь, — выдавил офицер. — С — сосуды лопнули… Вне компенсатора находиться на маневре запрещено…
— Зато уложились между сеансами, — покривился командир. — Семь секунд, ребята. Туда, обратно, еще и пловца выдернули. Поздравляю с рекордом по космофлоту.
— Т — трибунал…
— Второй за сегодня. Привыкай, кэп. У нас каждое дежурство трибунал, мы ж русские, ребята плечистые, языкатые и речистые… Зато твой, как ты говоришь, человек жив. Наверно.
И они уставились на лежащее между компенсаторами тело.
— Ну-ка спрятали бэйджики! — распорядился командир. — Щас я его вскрою.
— Бэйджики?
— Не тупи, кэп! Опознаватель прикрой! На скафандре, придурок!
Места между компенсаторами было очень мало, как раз чтоб втиснуться экипажу и неожиданному гостю. То есть гостье… потому что, когда скрипнул под жесткими пальцами командира лицевой щиток европейца, на них глянули пронзительно черные, перепуганные, но несомненно женские глаза.
— Опа! — сказал стрелок.
Командир рассеянно сдавил руку гостьи, потянувшуюся было к личному оружию, и призадумался.
— Вот тебе женщина, Олег, — брякнул офицер. — Можешь определяться с отношением!
— Ну
— Я сейчас кого-то прибью, — пообещал командир, выпав из раздумий. — Кому было сказано — без имен? Захлопнули щитки и хлебала, быстро!
— Это что получается? — пробормотал пилот. — Это получается, у них и женщины летают? То есть — в последний раз мы с кем рубились? То-то я отметил, они как-то бестолково нас убивали…
— Вы можете помолчать?! — рявкнул командир. — Дайте — мне — подумать!
Экипаж испуганно замолчал.
Гостью колотило и трясло. Стрелок молча сунул ей сок, она умудрилась облиться из тубы.
— Лючия Овехуна, — шепотом прочитал надпись на скафандре офицер. — Пилот. Из вражеской Испании, получается. Ну-ка… Эсте устед буэне?
Услышав голос из внешних динамиков, женщина закатила глаза, обмякла и провалилась внутрь скафандра.
— Силен твой испанский! — уважительно заметил пилот.
— Может, стимулятор ей поставить? — неловко предложил офицер. — Наш, российский, самый надежный…
— Но! — вскинулась женщина. — Но!
И затараторила что-то быстро и умоляюще.
— Не хочет, — растерянно перевел офицер. — Похоже, слава российских стимуляторов и до европейцев докатилась.
Постепенно выяснилось, что да, ее зовут Лючия, и она действительно пилот «Дьяболо» с европейской матки. Получила очередь из трассера в самом начале боя, потеряла управление и закувыркалась. Потом матка европейцев ушла. А она смогла сориентироваться и приняла единственно правильное решение: отстрелилась от корпуса истребителя в направлении российской матки. Тем самым замедлила свое удаление и получила малый шанс на спасение. А трясется из-за пережитого одиночества в космосе…
Лючия протестующе сверкнула глазами и затрещала снова.
— Не из-за одиночества, — поправился офицер. — Ее напугал наш полет. Европейцы так не летают. Она говорит… ну, неважно.
— Маньяки, психопаты, дебилы она говорит, — проворчал командир. — Ее спасают, а она лается… Ладно. Я тут подумал, пока вы галдели. Сдать на матку мы ее не можем — это трибунал…
— Не сдавать! — восторженно предложил стрелок. — Представляете, своя женщина на «Черте»? Ни у кого нет, а у нас есть! Оборудуем ей пятый пост между компенсаторами…
— Это тоже трибунал. На «Черте» вся аппаратура — секретная. Мы вообще внутрь не имели права ее принимать.
— Тоже мне, секретная! — проворчал пилот. — Для европейцев, что ли, секретная? Да мы у них же и слизали!
— А все равно трибунал.
— Все равно не сдавать! — уперся стрелок. — Мне же надо с мнением о женщинах определиться?
Лючия протараторила что-то слаборазличимое, но страстное.
— Дебилы, маньяки, психопаты, — понял стрелок без перевода. — Ну… согласен. А что тогда?