Охота, охота, охота…
Шрифт:
– Смерть! Смерть там… Все люди убиты!
Еле-еле дотащил нотариус его до кареты и положил на сиденье. Но тот скатился с него на пол кареты. Махнув рукой, нотариус закрыл дверцу, сел на место кучера, стеганул лошадей кнутом, и они потащили карету по грязной дороге.
А кругом стояла тишина, как будто ничего не случилось. По-прежнему щебетали птицы, стрекотали где-то кузнечики, и ярко светило солнце в голубом и чистом небе. Младенец перестал хныкать. Очевидно, заснул.
В карете шумно завозился кучер. Обернувшись, нотариус увидел, что Карло высунулся из окна кареты и изумлённо оглядывается.
– Где мы, сеньор? – спросил он.
Нотариус ответил и остановил карету.
– Возьми
Карло вылез из кареты со свёртком на руках и сел рядом с нотариусом. Передал ему свёрток, а сам взял вожжи. Лошади медленно пошли по дороге дальше.
– Что ты там видел? – спросил нотариус, держа ребёнка на руках, который снова заплакал.
– Это страшно, сеньор нотариус. Никогда не забуду, – ответил кучер.
Помолчав немного, он начал рассказывать:
– Отошёл я от вас, сеньор, шагов на сто, и увидел, что кусты дальше все обгорелые, обугленные, чёрной сажей покрытые. А болото дальше, несмотря на прошедший дождь, высохло и стало твёрдым, как камень. Видно сильный огонь был, если он всю растительность спалил и болото высушил. Впереди, в тумане, я увидел купол, который был наполовину в болоте. Плач ребёнка доносился из этого купола. Подошёл я поближе и увидел в нём чёрную дыру, а перед ней лежал огромный человек в синей одежде. Голова у него была в стеклянном шлёме. Лицо белое-белое и такой ужас и муки на нём были, что мне страшно стало. Хотел назад побежать, но ребёнок плакал, и я вошёл в чёрную дыру. Внутри купола было темно и душно. То я дело я спотыкался об тела огромных людей, лежащих на полу. Вдруг я попал в огромную комнату, стены которой ярко светились, а в одном месте по стене цветные огоньки бегали, и что-то скрежетало за стеной. Увидел я на полу лежащую женщину, а рядом ребёнок, завёрнутый в эту серую материю. На руке её светился ярко-красный огонёк. Я взял ребёнка и пошёл назад. В коридоре у меня в глазах пошли жёлтые круги, и жгло в груди. Я плохо помню, как добрался до вас.
Нотариус молча слушал кучера. Он развернул свёрток и смотрел на младенца, плакавшего жалобно и тихо.
– Крепкий парень, – сказал нотариус. – Приедем в Винчи, покажу жене. Сын у нас неделю назад мёртвый родился. В таком горе она сейчас. Вот покажу этого малыша, а как нашёл, что-нибудь придумаю.
Они не знали, что кучер скоро умрёт от странной болезни, от которой выпадают все волосы, а по телу ползут страшные язвы. А младенец станет известным всему миру учёным и художником – Леонардо да Винчи…
Наладчик
Врач был молодой. Лет на десять моложе Логова, а может и на все двадцать. С плохо скрываемым сожалением в глазах, он что-то говорил, но что, Логов не понимал, а, вернее, не слышал. Он знал, какой будет приговор врачебной комиссии, знал сразу, едва врачи начали осмотр. Поэтому не вникал в смысл слов, которые говорил молодой врач. Он просто думал, глядя на молодое, свежее лицо.
«В твои годы я уже стажировался на Марсе. Участвовал в комплексной международной экспедиции. Уже знал, что такое Космос, не снизу с Земли, а внутри, в пустоте… Потом облазил всю Солнечную систему, даже нырял в корону Светила. А ты, я уверен, ни разу не отрывался от нашей матушки-Земли, смерти в глаза не смотрел, а мне смертный приговор зачитываешь…»
–…поэтому, учитывая общее состояние организма, медицинская комиссия в составе… – прорвался до ушей Логова монотонный голос врача.
«Комиссию собрали хорошую. Нашего брата, космолётчика, другим врачам не доверят. Один профессор Саранский чего стоит. Как скажет, так и будет…»
Логов посмотрел на членов врачебной комиссии, которые собрались в этом кабинете
И Логов понял, что больше ему летать в космосе не придётся…
–…приняла решение: космолётчика мастер-класса Логова Алексея Ивановича не допускать к космическим полётам, – закончил читать аспирант и захлопнул красную папку.
«Это конец, – подумал Логов и опустил голову. – Это конец. Как дальше жить? Не представляю».
– Не стоит огорчаться, Алексей Иванович, – сказал Саранский, отворачиваясь от окна. Он посмотрел на Логова, но быстро отвёл глаза, уткнувшись в бумаги на столе. – С вашим опытом и на Земле много дел найдётся. Своё вы отлетали…
– Теперь можно и ползать, – пробормотал Логов.
– Что? – не понял профессор.
Но Алексей Иванович не стал повторять. Он поднялся со стула и, не прощаясь, вышел из кабинета.
У дверей толпились космолётчики, ожидавшие своей очереди для выслушивания приговора. Почти всех Логов знал. Они, очевидно, хотели спросить – как, да что? Но, увидев его лицо, почему-то не решились, только сочувственно завздыхали и расступились, давая дорогу.
А Логов ничего не видел. Всё кругом слилось для него в какое-то большое разноцветное пятно, не имеющее ни конкретных форм, ни пропорций. Поэтому, как он очутился в сквере, сидящим на скамейке, Алексей Иванович вспомнить не мог. Но разноцветное пятно вдруг распалось на конкретные цветовые пятна, которые обрели формы, и Логов увидел, что вокруг стоят деревья, с пожелтевшими листьями. Между ними вилась узенькая тропинка, которая заканчивалась на небольшой поляне. Вот на этой-то поляне, на голубой скамейке и сидел космолётчик в отставке Алексей Иванович Логов. За плечами у него двадцать лет полётов, участие во многих космических экспедициях, как в качестве специалиста, так и в качестве командира. Последние десять лет Логов командовал малым патрульным кораблём «Белый Гепард». Имя кораблю Алексей Иванович придумал сам. Любил красивые названия и добился разрешения самому дать имя кораблю – чести, которой удостаивался не каждый.
И вот, после одной спасательной операции, во время которой пострадал Логов, после трёх месяцев нахождения в госпитальных палатах, его списали. Как устаревшую вещь за ненадобностью. Обидно…
Конечно, Алексей Иванович понимал, что его возрастной лимит для космических полётов исчерпан. Но в глубине души, когда шёл на комиссию, теплилась слабенькая искорка надежды – а вдруг пройду? Вдруг старик Саранский замолвит за меня словечко? И хотя понимал, что надежда эта слабая, всё-таки надеялся и готовился. По утрам гимнастика и холодный душ. Перед ужином часовая пробежка по госпитальному парку. И как можно больше движений! Руками, шеей, телом…
«Всё насмарку! Зря старался. Саранский даже не поглядел. Видимо, когда ещё лежал в госпитале, и он приходил осматривать меня, тогда и решил отстранить от полётов. С точки зрения врача он прав. А с точки зрения космолётчика? В себе я уверен, но теперь реакция у меня стала не такой, как раньше. Помедленнее. Да и зрение поослабло. Волосы повылазили. Говорят, от стерильного воздуха кораблей и от магнитных полей двигателей. Так что, хотя я в себе не уверен, но… Наверное, правильно решил. Пусти меня такого на корабль – и машину загублю и груз».