Охота Полуночника
Шрифт:
Я знал немногих женщин и потому смог выделить лишь семь признаков: непоколебимое отвращение к грязи — как в доме, так и на своем теле; любовь к чтению книг вслух; интерес и способности к музыке; презрение к любым видам охоты; заметное волнение в присутствии собственной матери; робость на людях и ярко выраженный страх остаться одной. Свое терпимое отношение к грязи я объяснил тем, что я лишь наполовину еврей. Это объясняло также отсутствие у меня интереса к фортепьяно, удовольствие, которое я получал, наблюдая, как охотится Полуночник, периодические всплески отчаянной
Потом я проанализировал шотландское происхождение своего отца. Сравнивая его с португальцами, я решил, что от шотландцев он унаследовал выдающийся рост, трудолюбие, умение постоять за себя, галантность, самоиронию, неприязнь к англичанам, пристрастие к виски и чаю, знание сказок про эльфов, ведьм и озерных чудовищ и необычное португальское произношение.
Поскольку я только наполовину был шотландцем, то даже не мог надеяться на то, что достигну высокого роста, научусь смеяться над самим собой, буду недолюбливать англичан и не стану ценить виски (которое я уже успел несколько раз попробовать и убедиться, что оно не нравится мне). Я родился в Порту, и было странно предположить, что я буду с акцентом говорить на своем родном языке. Я сделал вывод, что моя шотландская натура состоит лишь в моем трудолюбии, умении постоять за себя и любви к страшным историям.
Такое объяснение казалось мне разумным. Но вскоре я осознал ограниченность своих выводов. Ведь отец с большим мастерством играл на скрипке и любил стихи даже больше, чем мать. А моя мать была необычайно трудолюбива: все свободное время она проводила за тем, что вышивала полотенца, занавески и простыни, а потом продавала их за немалую цену.
Когда мои размышления зашли в тупик, я побежал к Полуночнику, чтобы поделиться с ним своим недоумением. Я нашел его в саду; с озабоченным видом он пропалывал грядку.
— Что случилось? — спросил я. Не обращая на меня внимания, он продолжил копать землю лопаткой. — Ответь мне!
— Джон, я не уверен, что нам стоит быть друзьями, — сказал он.
У меня замерло сердце.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я многого не понимаю. Во многих делах я не могу тебе помочь. Иногда я думаю, что мне не следовало сюда приезжать.
Мысль о том, что он уедет, была для меня невыносима.
— Ты не можешь уехать!
Он вытер руки о штаны.
— Если ты хочешь, чтобы я остался, помоги мне. Объясни мне, что произошло сегодня.
Я понял, как он беспокоится о безопасности моей семьи. Мне и в голову не приходило, что у себя на родине он тоже видел таких проповедников, как Лоренцо Рейс, призывавших европейцев убивать его народ.
Мы сели рядом, и я повторил ему все, что мать рассказала мне о евреях, и попросил его пойти со мной и с отцом к сеньору Бенджамину, чтобы получить более исчерпывающие ответы.
Он с явным облегчением услышал это предложение. Я хотел спросить его, где теперь, по его мнению, обитает душа сеньора
Глава 17
Папа вернулся с работы злым и усталым. Ему уже рассказали об убийстве сеньора Поликарпо, потому он ни о чем нас не спрашивал. Вместо этого он взял меня на руки и прижал к себе, потом подошел к Полуночнику и тоже обнял его. Затем родители удалились в спальню.
Когда они спустились обратно, отец попросил нас сесть рядом с ним.
— Не беспокойся, моя дорогая, — сказал он маме, целуя ее в щеку. — Все в этом мире меняется к лучшему, и этому злобному проповеднику никогда не удастся вернуть прошлое.
Обернувшись ко мне, он сказал:
— Честно говоря, парень, мне стоило бы рассказать тебе о твоем еврейском происхождении, когда ты был совсем крошкой. И не колеблясь я скажу тебе, что думаю об этом: тебе крупно повезло, что в тебе смешана кровь нескольких народов. Мне бы твое происхождение, сынок!..
Его слова очень воодушевили меня, но все же я хотел задать пару вопросов сеньору Бенджамину. Когда я сказал об этом папе, он залпом допил вино и показал рукой на дверь.
— Тогда не будем медлить, парень. Сегодня все-таки канун дня святого Иоанна, и нас ждет много развлечений, так что не следует откладывать эту беседу. Никакому проповеднику я не позволю испортить нам праздник!
Отец повел нас с Полуночником по улице к дому аптекаря, который любезно пригласил нас войти. Папа уже собирался прямо перейти к делу, когда Бенджамин подскочил, воскликнув: «Где же мои манеры?», отправился за бренди для гостей. Он вел себя более открыто, чем обычно — очевидно, дома он был не таким, как на людях. Закрыв за нами двери, он словно снял свою маску.
Мне было предложено особое угощение — бокал вина. Оно оказалось сладким на вкус, и я был очень польщен тем, что сеньор Бенджамин посчитал, что я уже достаточно взрослый и смогу оценить его. К моему большому удивлению, все трое выпили за мое здоровье, и я заподозрил, что до нас здесь побывала мать и объяснила причину нашего визита.
— Итак, сударь, — начал аптекарь, поставив свой бокал на стол и обращаясь к отцу, — уже ясно, что Рейс вернулся в Порту не для того, чтобы просто злословить.
— Да, — ответил отец. — Скажи, Бенджамин, неужели наступили худшие времена?
— Да, Джеймс. Его сторонники решили, что настало время всерьез развернуть свою кампанию.
— Какую кампанию? — спросил я.
— По возрождению инквизиции, — ответил папа.
— Когда он приходил в первый раз, Джон, было слишком рано, — добавил аптекарь. — Даже Церкви нужно время, чтобы собрать приспешников, — он многозначительно уставился на меня сквозь овальные очки, а потом резко сорвал их с носа. Покачав ими у меня перед глазами, он дернул рукой, как будто собираясь бросить их в меня. Я вздрогнул, но очки не попали в меня, а бесследно исчезли.