Охота Полуночника
Шрифт:
Ди посетил все английские фермы на мысе Доброй Надежды. Он носил шляпу с подкладкой из пурпурного бархата и плащ из кроличьих шкурок и говорил всем слугам, что их танцы (а бушменам — что их кочевой образ жизни) оскорбляют Бога. И от болезни, и от невежества, по его словам, могло помочь только одно лекарство — крещение.
В отличие от других слуг-африканцев на ферме Полуночник отказался от этого лекарства. Его били кнутом, пока кожа не превратилась в кровавые лохмотья, а потом отнесли в комнату для прислуги. Там во сне ему привиделся Шакал, мочившийся на
На следующий день миссис Рэйнольдс по просьбе мужа отправилась в город за веревками. Следующим кандидатом на крещение был кхосский парень по имени Джон, которого все считали ленивым и бесполезным.
Ему повезло меньше, чем Полуночнику. Хотя он и согласился принять крещение, его решили наказать для устрашения других.
В присутствии всех рабов Джона привязали к перилам крыльца и били кнутом, пока кожа не слезла у него со спины и он не замолк навсегда. Священник Ди развязал мертвого раба, глаза которого оставались широко раскрытыми, но уже безжизненными, и объявил его спасенным.
Потому Полуночник позволил побрызгать себе на голову немного воды. Для него наступили времена Гиены, и он не мог смеяться, как Богомол. Много месяцев после этого он просто молчал.
Отец, мать и я молча заворожено слушали рассказы Полуночника о его жизни в Африке. Сначала мы не улавливали связи между его прошлым и тем, как он поступил с Лоренцо Рейсом — пока он не сказал, что, увидев проповедника в канун дня святого Иоанна, он вспомнил священника Ди и кхосского парня, исхлестанного до смерти.
Полуночник считал, что совпадение имен было не случайным.
— Богомол говорил мне, что наш Джон умрет, если Рейс будет жить.
— Только потому, что у него такое же имя, как и у того кхосского парня? — спросил папа.
— Я верю, что такие совпадения говорят о невидимых связях между судьбами. Но Богомол видит их.
Полуночник сказал, что все эти ночи он следовал за Рейсом, пробираясь от одной площади города к другой, и все больше людей встречали слова проповедника громкими возгласами одобрения.
— Вчера ночью, как только пробило одиннадцать, — сказал африканец, — Рейс быстрым шагом пошел на пристань. Пока он говорил с перевозчиком, я взбежал на холм и спрятался в кустах.
— Что было потом? — спросил папа.
— Потом… потом я подстрелил его… я подстрелил Рейса.
— Твоя стрела попала в него со склона холма? — спросил папа.
— Да, я четко видел его в свете фонаря. Первая стрела попала ему в лопатку. На ее наконечнике был сильный, очень сильный яд. Вторая стрела уже была лишней. Сейчас он мертв.
Он не успел сказать ничего больше, поскольку мама, рыдая, бросилась к нему.
— За себя я не боюсь, но ты спас моего Джона от фараона, — торжественно сказала она. — Ты снова спас его. Спасибо за твою жертву. Я всегда буду благодарна тебе.
Целуя руки африканцу, она положила голову ему на грудь. Мы с отцом были поражены. Никто из нас не сознавал, в каком страхе она пребывала все эти дни и каких огромных усилий стоило ей скрывать свои
Позже мама объяснила мне, что сердцем чувствовала: если бы бушмен не убил Лоренцо Рейса, инквизиция началась бы снова.
— У меня не было сомнений. Один человек мог превратить нас всех в дым и пепел. Ты понимаешь? Он один был способен сделать это.
— Он был сумасшедшим, — ответил я.
— Нет, нет. Он был в здравом уме. Такие как он всегда точно знают, что они делают.
Должен признаться, что рассказ Полуночника был не совсем правдив. От оливковых сестер я узнал, что в ночь, когда скончался Лоренцо Рейс, его видели входящим в дом сеньора Бенджамина. Этот факт подтвердил сам аптекарь. Бенджамин также признал, что колдуну была доставлена записка с требованием встречи, но имени посыльного он не раскрыл.
Теперь, вспоминая об этом, я подозреваю, что Рейса в дом Бенджамина заманил Полуночник, который следил за ним и мог передать ему записку. Там проповеднику, видимо, предложили стакан вина или воды с хитроумным ядом, который начинает действовать лишь через несколько часов. Или этот яд ему тайно подмешали в табак.
Перевозчик, отвозивший Рейса обратно, сказал мне, что у проповедника не было никаких ран. Вместо этого он поднес к носу две щепотки табаку и, вдохнув, пожаловался на сильную боль в груди, а потом его почти мгновенно разбил паралич. Через несколько минут он скончался.
В то время я не заметил расхождений в истории африканца и по понятным причинам не обсуждал это ни с кем, кроме своей семьи.
Теперь я думаю, что смерть Рейса спланировал Бенджамин, убедивший Полуночника солгать нам, чтобы в случае допроса гражданскими или церковными властями мы смогли рассказать только ложную версию событий. Таким образом, мы бы не выдали аптекаря и не могли бы считаться его сообщниками. Я часто думал о том, был ли папа одним из авторов этого плана.
Я совершенно уверен, что Полуночник мог солгать нам только в том случае, если бы его убедили, что это защитит нашу семью.
Бенджамин не подвергал Полуночника ни малейшей опасности, уговорив его солгать, что это он убил Рейса. Бушмену в действительности ничего не угрожало, ведь его история, даже если бы она дошла до представителей Короны или Церкви, могла быть легко опровергнута. На теле Рейса не было раны от стрелы, что могли подтвердить перевозчик и другие люди.
Следующие двадцать лет я читал о Рейсе все, что только мог найти. До наполеоновских войн он дважды упоминался в хронике Порту Артура Мора Карнейро. Там написано, что он вернулся в Порту из Гоа, где пытался снова сжать португальскую Индию в смертоносные тиски инквизиции. Почему для возобновления своей деятельности в континентальной Португалии он выбрал именно наш город, остается загадкой, но, очевидно, он думал, что большая часть торговли в нашем городе находится в руках британцев и крещеных евреев. Вряд ли это соответствовало истине, но ненависть закрывала ему глаза на истинное положение вещей.