Охота за «Большим Арбузом»

Сороковик Александр

Олег как мог успокоил её, напоил валерьянкой, нашептал на ушко какие-то милые глупости. А наутро приказал отправляться вместе с ним к Ирине Викентьевне и требовать снимать гипс.

Госпожа профессор снова отправила их на рентген, посмотрела снимок, покрутила головой, но гипс снять разрешила.

– И всё же, молодой человек, поменьше нагрузок, особо не ходите, не натруживайте ногу. Можете садиться за руль, но тоже осторожно, не лихачьте.

В тот день он так и не разрешил Тане заниматься работой: накупил вкусностей, бутылку шампанского, и они устроили

банкет в честь освобождения от жутко неудобного панциря на ноге.

Продолжение банкета состоялось в спальне и доставило обоим огромное удовольствие – без гипса можно было всячески разнообразить позы и способы, чем они и занимались до глубокой ночи.

Глава 16

Тихомиров, ретроспектива

… В своё время Михаил Михайлович купил эту комнатку в Люберцах по дешёвке, продав почти всю коллекцию бон. Денег хватило с избытком, даже немного осталось. Он положил их в банк, но старался не тратить – его пенсии вполне хватало на оплату коммуналки, скромный рацион пенсионера и необходимые лекарства.

Нашёл неподалёку сохранившуюся с советских времён районную библиотеку – с деревянными стеллажами, картонными закладками с намалёванными на них красными литерами, со строгими седыми дамами-библиотекарями и потрёпанными книгами, в основном классиками, от Чехова и Толстого до гениев соцреализма.

Брал книги домой и в течение дня читал в своём кресле, иногда выходя из дому, в основном для прогулок, чтоб не закиснуть в четырёх стенах. Надолго уходить боялся: разумом понимал, что вряд ли в его бедную комнатушку залезут воры, да и сама коммуналка редко пустовала, но всё же перестраховывался.

Для «Большого Арбуза» он сделал тайник в подставке старого торшера – мощной конструкции середины прошлого века, с виду монолитной, но раскручивающейся при должном умении. По ночам, когда затихали соседи, он занавешивал окно, тщательно запирал дверь в комнату и тоже закрывал её занавеской.

Не спеша раскручивал старый торшер и доставал плотный конверт с банкнотой. Протирал чисто вымытые руки спиртом, бережно вынимал своё сокровище, садился в кресло, зажигал тот самый торшер, приладив на место подставку, но не закручивая её винтами.

Это были блаженнейшие минуты! Он завёл специальную дощечку, обитую бархатом, на которую выкладывал миллионную банкноту, чтоб не хватать её руками. Рассматривал издалека, потом подносил к глазам. Брал лупу и разглядывал детали, каждый раз находя какие-то новые завитушки и узоры.

Баюкал в руках, мурлыкал отрывки из песен, улыбался. Откладывал дощечку в сторону, прятал, воображал, что никакой банкноты нет, он всё это придумал. Потом с ехидным смехом доставал сокровище из-за книжной стопки и вновь рассматривал.

Через полчаса-час уговаривал себя расстаться со своей дивной жемчужиной, чтобы оставить немного счастья на завтра. Тщательно прятал её в конверт, а затем в торшер. Закручивал крышку, ставил на место. Выходил в общий коммунальный туалет, снова тщательно мыл

руки. Забирался на свой диван и засыпал, счастливый.

И если душевное его состояние было на подъёме, то телесное здоровье стало давать сбои. Получение вожделенного сокровища словно отпустило сжатую пружину: не нужно было больше следить за квартирой Натальи, переживать и волноваться, злиться, выслушивая её дежурные разглагольствования о текстах, требующих расшифровки, а также обвинения в Гошенькиной смерти и другие глупости.

Стало подскакивать давление, усиливались боли в сердце, появилась одышка. Участковый врач качал головой, прописывал полный покой и сильнодействующие лекарства. Они помогали ненадолго, а потом болячки вцеплялись с новой силой.

А год назад у него случился инфаркт. Хорошо, что в это время находился в библиотеке и ему сразу вызвали скорую. В больнице думал только о том, что не пробрался ли кто в комнату с его сокровищем, не распотрошил ли старый торшер?

В первый день после выписки он, не дождавшись ночи, вскрыл свой тайник и убедился, что банкнота на месте. Вновь любовался узорами и завитушками, но прежнего успокоения не нашёл. Казалось, что кто-то ходит под его дверью, пытается заглянуть.

Сразу после вселения он был спокоен, казалось, что все концы спрятаны, никто не узнает, где он скрывается. Покупку этой люберецкой коммуналки он оформлял отдельно от продажи своей сталинки, никто не видел его нового адреса, даже у паспортистки он написал место убытия: «Тамбовская область».

Но потом пришли сомнения, а за ними – страхи. Его адрес знала нотариус и её секретарь. Он прописался здесь официально, следовательно, в полиции тоже знают, где он живёт.

Тихомиров почти перестал выходить из квартиры, только в магазин. Постепенно страхи, связанные с похищением банкноты притупились, но появился новый страх – рациональный и обоснованный.

Что станет с «Большим Арбузом» после его смерти? У него нет прямых наследников, жены и детей он не имел никогда, братья умерли, остались племянники, с которыми он не поддерживал никаких отношений: его самого кроме бон ничего не интересовало, а племянникам, в свою очередь, был абсолютно неинтересен какой-то дядька-фанатик.

Насколько Тихомирову было известно, там не бедствовали, и квартирный вопрос их не щемил. Но по закону, если не будет завещания, комната достанется им. Её продадут, со смехом поделят на пятерых то, что останется после похорон, а старый торшер отправится на помойку или достанется новым владельцам.

Если потом его сдадут на металлолом, «Большой Арбуз» сгорит в топке без следа, и это будет лучшим решением. Но где гарантия, что какое-то любопытное существо не раскрутит громоздкую конструкцию и не вытащит на свет Божий его сокровище, выстраданное долгими годами ожидания и принадлежащее только ему?

Невыносимой казалась мысль, что какая-нибудь дрянь будет держать банкноту в руках, восхищаться, цокать языком и прикидывать, что она сможет купить, продав эту случайную находку! Нет, «Большой Арбуз» должен уйти вместе с ним!