Охота за головами на Соломоновых островах
Шрифт:
Положив купальный халат на раскаленную раму иллюминатора, я попыталась возможно дальше высунуть голову. От жары и волнения я еле стояла на ногах, удерживаясь подбородком за раму. Вдруг раздался взрыв хорошо мне знакомого голоса:
— Эй, вы… Разве я не запретил вам показываться на солнце без тропического шлема…
Мне оставалось только кивнуть в знак согласия.
И как только капитан не понимал разницу между мной и собой! Он лыс, а у меня на голове волос ничуть не меньше, чем у любого туземца, а в прочитанных нами книгах нигде не описывался случай гибели туземца от солнечного удара.
Вопрос о тропическом шлеме имеет свою историю, возникшую еще в Сиднее, когда Маргарет и я совершали
13
1 дюйм = 2,54 см.
Позже мы увидели нашего капитана с непокрытой головой, игравшего в теннис на нестерпимом полуденном солнце. Но это случилось позже.
— Возьмите шлем и спрячьте в него голову… Кроме того, разве вы не слышали удар гонга, зовущего к завтраку? Побыстрее только… У меня сидит дикарь, с которым я хочу вас познакомить…
Приглашенный капитаном к завтраку «дикарь» оказался управляющим плантацией Гувуту, и начало завтрака было посвящено любимому на островах развлечению — напусканию страха на новичков.
Оба старожила начали разговор об опасности солнечных ударов, после чего перешли к малярии, черной лихорадке, нарывам и язвам (которые хотя и различны между собой, но и те и другие выглядят совсем как сифилис), москитам, аллигаторам, холостым мужчинам и глистам. Затем темой обсуждения стали людоеды и охотники за скальпами, а в заключение появилась неизбежная тема о восстании на острове Малаита, что заставило наших собеседников сделаться очень серьезными.
Что-то действительно произошло накануне нашего прибытия, или, по крайней мере, появились слухи о каких-то событиях. Рассказывали о том, что один из плантаторов вынужден был бежать со своей плантации, и до настоящего времени его лодка не прибыла в Тулаги. Таковы были голые факты, достигшие восточных островов архипелага.
— Интересно… — вымолвил капитан.
— Очень… — сказал его собеседник.
С трепетом в душе мы встали из-за стола и твердо решили приступить к работе.
По расписанию пароход должен был все утро стоять под погрузкой, и управляющий Гувуту предложил нам нарисовать одного из его рабочих, который, по его мнению (тут он бросил быстрый взгляд на капитана), будет распрекрасным дикарем.
Мы направились к дому управляющего, но грозный окрик заставил меня вернуться на пароход за пробковым шлемом; этому предмету было суждено стать поводом к войне между капитаном и мною.
Итак, мы ступили на землю одного из Соломоновых островов. Острова мы почти не увидели, так как длинная извилистая дорожка, ведущая к дому управляющего, поросла по краям кустарником, над которым плотной стеной стояли полчища кокосовых пальм. Дорожка была покрыта ослепительно белым коралловым песком, на котором причудливо плясали синие тени качающихся ветвей. В сочетании с жарой это вызывало полное ощущение морской качки. Внешний вид кустарниковой изгороди был еще менее успокоительным: перед нами были лимонно-желтые, перемежающиеся с темно-зеленым стены, покрытые кричащими пятнами ярко-алого цвета. Добрую четверть мили тянулся удушливый тоннель, покуда мы дошли до дома управляющего. Описывать дом нет никакой нужды; он в точности такой, какие строят в странах умеренного климата, с соблюдением подробностей, на которые способны только тоскующие по родине невольные обитатели острова.
В доме нас встретила хозяйка Гувуту, которая принимала гостей — беженцев с острова Малаита.
Было всего лишь девять часов утра, но гости сидели за маем, не за ледяным чаем, а за хорошим, крепким, обжигающе горячим английским чаем.
— Вы обязательно должны выпить чаю… — сказала нам хозяйка. — Вы должны пить больше жидкости. Пройдя от пристани до дома, вы израсходовали добрую кварту жидкости, находившуюся в нашем организме. Увидите сами, как вы похудеете, если останетесь здесь надолго. Поэтому кушайте больше, хотя бы через силу…
Мы выпили чаю и были втянуты в разговор о восстании малаитян.
Оба гостя (одним из них была жена миссионера из Су-У, то есть порта, куда мы сейчас направлялись) были в восторге, получив возможность рассказать нам об этих ужасных язычниках-малаитянах. Пятнадцать лет подряд она и ее супруг трудились над спасением заблудших малаитянских душ, и что же… посмотрите: они были вынуждены бежать с острова…
— Но что случилось? Неужели туземцы в самом деле напали на вас? — спросили мы с надеждой.
Вместо ответа раздался общий взрыв негодования: малаитяне дерзки, неверны, развращены, глупы, ленивы, коварны, неблагодарны и обладают всеми пороками, известными в мире.
На протяжении всего разговора двое слуг-малаитян в безукоризненно чистых набедренных повязках с синей каймой и вышитыми на них монограммами бесшумно разносили чай. Ни один волосок не выбивался из их шарообразных причесок, украшенных ярко-красными цветами. У них были чистые, красивые руки с длинными, сухими, сужающимися к концам пальцами, — как у эстетов или у тех, кого мы хотим назвать эстетами (у большинства встреченных мною любителей изящного были толстые короткие пальцы). Тщательно обрезанные, но необычайно продолговатые ногти были бледно-лилового цвета (поскольку под ногтями отсутствует пигмент). И эти руки обращались с хрупким чайным фарфором с изяществом, достойным китайской поэзии.
Пока мы глотали «цивилизованный» кипящий чай, в наших ушах непрерывно звучали слова сурового осуждения, и к одиннадцати часам утра мы были готовы поверить, что туземцы не заслуживают доверия, и причиной тому было отсутствие натурщика.
Когда при прощании мы поднялись с места, Маргарет пошатнулась.
— Вы, очевидно, принимаете хинин? — осведомилась хозяйка. — Когда ваша кровь станет менее густой, вы будете чувствовать себя лучше. Потерпите немного…
Эта милая женщина напомнила нам мать, отправляющую детей в школу.