Охота. Я и военные преступники

дель Понте Карла

Кроме кадровых проблем, нам необходимо было определить приоритеты своих целей и выбрать, какие дела расследовать в трибунале, а какие — оставить руандийскому правосудию. Работу следствия мы организовали так же, как в трибунале по Югославии. Каждый старший прокурор вел собственное дело или ряд дел, объединенных общей темой. Старший прокурор должен был обладать полной информацией, ежедневно контактировать со своей следственной бригадой и координировать работу следователей. Я следила за тем, чтобы один прокурор в каждой бригаде находился в Кигали. Он-то и должен был контактировать со старшим прокурором в Аруше, который отвечал за конкретное дело. Я просила прокуроров выезжать на места преступлений вместе со следователями, если речь шла о допросе важных свидетелей или о сборе серьезных вещественных доказательств.

Самым

болезненным вопросом оставалось определение приоритета подозреваемых, поскольку в Руанде количество жертв выходило за всякие пределы. Когда я впервые оказалась в Аруше, следователи собирали информацию примерно о двух тысячах лиц, подозреваемых в геноциде. Мы быстро сократили это количество до двухсот, это был наш список «Г». Затем список пришлось сократить еще раз, поскольку трибунал подвергся сильнейшему давлению извне.

Такова абсурдная реальность, с которой сталкиваешься, оказавшись в системе ООН. Нельзя сказать, что это вина самой организации. Деятельность ООН подвержена сильному политическому влиянию. Например, у нас был подозреваемый, которого можно было обвинить в убийстве 6 тысяч человек. Но мы решили не преследовать его, потому что он занимал недостаточно высокое положение. Мы не были уверены в том, что этот человек вообще когда-нибудь окажется под судом: количество дел, рассматриваемых системой правосудия Руанды, настолько велико, что для их рассмотрения требовалось не менее ста лет.

Еще более абсурдной казалась тюрьма в Аруше. Я посетила ее, когда заключенные находились в классах. Это было удивительно. Английскому языку заключенных обучала женщина. Они сидели на скамейках за партами, как обычные школьники, а ведь всех их обвиняли в геноциде. По классу прошел шепот: «Это мадам прокурор, мадам прокурор…» И все встали, словно школьники при появлении директора школы. Друг за другом они пожали мне руку. Их руки были такими мягкими, такими слабыми… Иногда они говорили: «Рад с вами познакомиться». Кое-кто представлялся, и тогда я вспоминала убийства и другие преступления, в которых обвиняли этих людей. Ситуация казалась мне абсолютно нереальной. Те же самые обвиняемые организовали нечто вроде правительства Руанды в изгнании. Они собирались прямо в тюрьме и планировали возвращение к власти.

На стене тюремной кухни я увидела листы бумаги с перечнем продуктов. «Что это?» — спросила я. Кто-то объяснил мне, что для каждого заключенного разработано собственное меню, потому что они следят за количеством калорий. Для каждого готовили обеды, словно они совершали трансатлантический перелет в первом классе самолета компании Swissair. Одному требовалось обезжиренное молоко, другой предпочитал цельное; один ел мясо, но не употреблял рыбу, иному же нужно было подавать рыбу, а не мясо. Персональное меню для массовых убийц и насильников!

Ситуация выходила за пределы разумного. Те, кто уцелел после преступлений, в совершении которых обвиняли этих мужчин (и одну женщину), не выбирали, есть им на обед мясо или курицу. Не было такого выбора ни у обычных руандийцев, вернувшихся на родину, ни у сотен тысяч беженцев в соседних странах. У них не было врачей, не было лекарств от СПИДа, их никто не обучал английскому. Самые смелые наши свидетели не имели ничего. Я спросила, что мы можем сделать для людей, которые нашли в себе храбрость дать показания, и тут же подверглась критике. Адвокаты обвиняемых заявили, что я пытаюсь подкупить свидетелей.

Расположение нашего офиса в Аруше, то есть в двух часах лету от Кигали, также порождало массу проблем. Несколько раз я пыталась убедить Кофи Аннана и его юристов в том, что нужно перевести трибунал по Руанде в Кигали. Я знала, что руандийское правительство поддержит такой переезд. Мне даже казалось, что Секретариат и судьи готовы переехать. Но это было невозможно. Во-первых, приходилось думать о безопасности. Даже когда угроза безопасности исчезла, остались другие проблемы. Трибунал по Руанде приносил приличный доход Танзании. До открытия трибунала Аруша была обычной большой деревней, теперь же она превратилась в оживленный город. На трибунал работало более тысячи человек. Домовладельцы получали квартирную плату. Домашняя прислуга и водители были нарасхват. Строители строили новые дома. В город приезжали целыми семьями. Но все же я продолжала просить перенести ряд слушаний в Кигали. Для

этого Евросоюз должен был выделить средства. Мне не удалось добиться даже этого.

Глава 6

Борьба с Белградом: 2002–2003 годы

Я не знала, известно ли миру о проблемах, возникших у трибунала в связи с подготовкой и проведением суда над Милошевичем. Сложности самого дела… стратегия и тактика Милошевича… конфликты людей и культур внутри прокурорской службы… трудности с привлечением свидетелей и обеспечение показаний высокопоставленных иностранных лидеров и дипломатов… обструкция со стороны Коштуницы и его сторонников, а также ставленников Милошевича в югославской армии, сербской полиции и разведке. Все это явилось серьезным испытанием для наших сотрудников.

Самой сложной юридической проблемой стало доказательство связи Милошевича с множеством преступлений, совершенных в сотнях миль от его кабинета, в том числе с геноцидом в Сребренице и преступлениями, связанными с осадой Сараево. Эти преступления совершались в трех разных регионах: в Республике Хорватия, Республике Босния и Герцеговина и в Косово. Юридически край Косово оставался частью Сербии, но с июля 1999 года не подчинялся белградскому правительству. Сбор важных доказательств и привлечение серьезных свидетелей требовали следственных и дипломатических действий в четвертом регионе — в Сербии, то есть в стране, где люди, которые отдавали приказы и сами совершали военные преступления, все еще работали в органах государственной безопасности и разведки, в югославской армии и состояли в криминальных структурах. Надо сказать, что государственные органы были самым тесным образом связаны с криминальными структурами. Первоначальное обвинение против Милошевича, выдвинутое Луизой Арбур весной 1999 года, касалось только преступлений, совершенных в Косово. Лишь осенью 2001 года в судебную палату поступило обвинительное заключение против Милошевича в вязи с преступлениями в Хорватии и Боснии и Герцеговине.

Канадский прокурор Дирк Райнвельд уже занимался косовскими обвинениями. Расследование конфликта в Боснии и Герцеговине я поручила бывшему прокурору Нью-Йорка, Дермоту Груму. Опытный немецкий прокурор Хильдегард Эрц-Рецлафф занялась расследованием связи между Милошевичем и преступлениями, совершенными во время конфликта в Хорватии в 1991 году. Главными следователями по делам Милошевича были Кевин Кертис (он отвечал за Косово), Берни О'Доннелл (Босния и Герцеговина) и Джин Ченчич Хорватия).

Устав трибунала по бывшей Югославии, в котором определялись способы участия обвиняемых в преступлениях, также создавал серьезную проблему. Положения устава идеально подходили для конкретных исполнителей преступлений, то есть для тех, кто лично нажимал на курок. Но для обвинений в адрес политических лидеров они не подходили. По статуту, например, заговор не являлся преступлением, за Исключением заговора с целью совершения геноцида.

Прокурорская служба не собиралась доказывать, что Милошевич лично отдавал приказы совершать массовые казни. Мы стремились доказать, что он разработал стратегический преступный план и привел его в действие, пользуясь собственной властью сначала президента Сербии, а затем президента Югославии. В октябре 2000 года Грум и Ченчич прислали мне документ, в котором излагали свои соображения по повышению эффективности работы прокурорской службы в отношении ведущих политических лидеров. Они рекомендовали мне применить доктрину «общей цели» (common purpose). Впервые она была применена после Второй мировой войны в Нюрнберге и Токио в тех случаях, когда несколько преступников работали совместно ради достижения цели, не останавливаясь перед совершением преступлений. Апелляционная палата, рассматривавшая дело Тадича, определила, что в уставе трибунала по бывшей Югославии данная концепция реализована в слове «поручать» (commit) [преступление]. Палата предложила, чтобы этот юридический принцип применялся в тех случаях, когда высшие политические лидеры входили в преступную группу с целью совершения международных преступлений. Позже эту концепцию назвали «совместным преступным предприятием» (joint criminal enterprise). Она стала эффективным средством выдвижения обвинений против высокопоставленных политиков, участвовавших в преступлениях на стратегическом уровне.