Охота
Шрифт:
Терри Коул сгорбился, будто на его плечи упало несколько тонн. На самом же деле на него свалилось гораздо большее. Человеческая судьба. Судьба, закаленная прочнее стали, но кривая и хрупкая. Она вилась, подобно корню, пробивающему слои почвы один за другим, чтобы удержаться на одном месте. Так судьба Моники стала стойкой, корни не давали сильному ветру вырвать ее из земли, однако жизнь при этом развивалась уродливой и бесплодной. Моника была сорняком в огороде общества. Из нее вырастили сорняк, затоптав нечто прекрасное.
– Не знаешь? – продолжила Моника, сделав глоток. – Я тоже не знаю, Терри. Я не знаю, почему мне
Девушка пьянела от пары глотков виски. Впрочем, дрянной напиток был ни при чем. История этой шлюхи уносила от реальности, выбивала землю из-под ног.
– Не проходит и дня, чтобы я не вспомнила тот день. Я вспоминаю, как мы гуляли, какой моя мама была красивой и улыбчивой, хотя жили мы на грани нищеты. А что же еще одинокая мать, работающая кассиром в супермаркете, может дать своему ребенку? Только любовь и нищету, Терри. Любовь и чертову нищету, – Моника остановилась, проследив за одной снежинкой, пока та не исчезла. – А ты знаешь, что только через десять лет я смогла ее похоронить? Ты знаешь об этом? Ее сожгли как дрова в огромной печи, а потом закатали в бетонную стену под плиту без фотографии. Некому было оплатить похороны. За все эти годы на ее могиле не было ни одного искусственного цветка, кроме тех, что оставляла я. Ты знаешь об этом? Ты ни хрена не знаешь обо мне! Решил, что я шлюха, и поэтому меня можно унижать в вонючих барах?
Черная тушь текла по ее щекам. Глаза казались такими уставшими, налитыми кровью от постоянных слез. Терри подумал, что ошибался, подумал, что Моника тратила его деньги на алкоголь, может быть, на мелкую наркоту, чтобы почувствовать себя на время счастливой. По крайней мере, она имела на это право.
– Прости.
Виски сливался в горло Терри и пропадал, словно вода в трубах. Иностранец думал лишь об одном. Он хотел, чтобы этой ночью в его венах тек только виски.
– Плевать мне на твое «прости». В пятнадцать лет Эмир вытащил меня из детского дома и стал для меня первым и единственным отцом, – говорила Моника. – Я благодарна ему. Поверь, детские дома только и выращивают, что наркоманов и шлюх, так что эта работка оказался по мне.
Моника снова оскалилась, на этот раз во весь рот, и придвинулась к Терри:
– Я никогда не буду оправдываться за это.
На улице стемнело. Мягкие рисовые хлопья почернели и стали похожи на пепел. Их жизни сгорели. Кто-то облил их бензином с головы до ног и поднес спичку.
Небо было ярким, как бездна. Вместо снега, черноту пронзали весенние звезды. Там, вдалеке, казалось, небесная ширма дала трещину, за которой скрывался иной, светлый мир, и он смотрел на человеческую жизнь с неподдельным любопытством. Свет смотрел на Терри Коула, запертого на двадцать шестом этаже, как на мелкого жука в банке, ведущего примитивный образ жизни. Небесный Глаз видел, как Терри смотрит в ответ с ненавистью и призрением, и знал, что когда-нибудь этот жук задохнется в своей банке под плотной крышкой.
Вероника уснула. Она оделась, приняла душ и легла в постель Терри, пока он прочищал горло новой бутылкой виски.
– Я не убивал Монику, – ответил иностранец. – Потому что любил ее до последнего дня.
Вероника не могла успокоиться, пока Терри Коул гладил ее волосы и повторял:
– Ты так на
История была слишком живой в испуганном мозге Вероники. Она закрывала лицо руками, чувствуя горячее дыхание иностранца во всех уголках голого тела. Вспышки памяти загорались острыми огнями, от каких болели глаза: на запястьях Терри защелкнулись наручники, полицейские ударили ему под ребра, и только тогда нерушимый дух высокого мужчины надломился. Все посчитали его убийцей. Улицы оборачивались, провожая того, кому на них было не место.
Терри Коул оказался за решеткой, ожидая суда в одной камере с наркоманом, сдирающим с себя кожу во время ломки, и бездомным, который, кажется, первым приручил мух. Компания была под стать Терри. На серых стенах рисовались члены с огромными яйцами, на них оставляли послания семьям и отскабливали ногтями дни, проведенные вне воли.
Через небольшое отверстие в бетонной стене, воздух стелился под ноги и ускользал прочь. Кислотный запах мусора заставлял глаза слезиться, а голодный желудок скулил о двойном эспрессо с сэндвичем. Терри лежал, не вставая, двое суток, пока за ним не пришел полицейский. Жизнь перевернулась с ног на голову.
Терри Коул не мог уснуть, хотя солнце начинало разогревать темные тона весеннего неба. Он думал о том, что все, чего он начал бояться за те двое суток в камере, вернулось за ним. Оно нашло его здесь, на двадцать шестом этаже города мечты. Иностранец отчетливо помнил, как звучит звук свободы. Как звук расстегивающихся наручников. Терри потер запястья, словно с них только что сняли оковы, и все детали пазла сошлись. Его снова ищут, хотят обвинить и на этот раз везением ему не отделаться.
Серый потолок растягивался как жвачка. Терри вспомнил детство. Он видел себя одним на качелях, мечтающим достать до неба, видел, как обрывки травы разлетаются от его хлестких ударов и как маленький Терри Коул в одиночестве проводит дни.
Все его слова, сказанные Олегу на лестничной клетке, были ложью. Вся жизнь Терри Коула – ложь. В возрасте Олега у иностранца никогда не было друзей, он целыми днями качался на качелях с «AC/DC» в наушниках и возвращался домой под вечер, голодный и грязный. Терри Коул упустил это время.
Глава 12
Экран телевизора разбрасывал по стенам и потолку мигающие огни. Кто-то спорил и кричал в прямом эфире. Звук покидал комнату и слышался тихим скандалом, какой скрывают от детей за запертой дверью. Казалось, голоса уже стихли, однако стены впитали их губкой, так что стон выходил из пор памяти.
Картинка на экране дрогнула, и девушка в облегающем платье обещала завтра кратковременный дождь с прояснениями. Она даже успела прорекламировать средство от простатита, когда канал снова переключился.
Сериал про воров в законе.
Криминальные новости.
Дорожные войны.
Голые и смешные.
В общем, все, чтобы быть счастливым.
Телевизионное вещание в России – отдельный вид дерьма, которым людей откармливают как свиней комбикормом, чтобы пустить на убой.
Пульт срабатывал от тела, придавившего его. Одна нога свисала с кровати. Кровь замедлилась в руке, лежащей под ребрами, и клетки кожи начали холодеть. Голова промахнулась мимо подушки. Женские черты в неестественной позе подсвечивались кадрами с экрана в полной темноте.