Охота
Шрифт:
Но внезапно я передумал и, преодолев робость, спросил:
— А вы знаете тех, кто часто приходит сюда потанцевать?
— Кому же знать-то!
— И что, те, кто в этом квартале живет, тоже приходят?
— Случается… Так, среди других…
— Думаю, вам известен живущий по соседству некий барон Жорж де Геккерен д’Антес…
— Не скрою, наслышана…
— А вот он — приходит сюда на балы?
Она расхохоталась прямо мне в лицо:
— Ой, насмешили! Да вы что? Он же знатный, богатый… Уж скорее вы его встретите в Тюильри, или там… в Сенате, или даже в Имперском Клубе… Да, там!
— А где этот Имперский Клуб?
— Господи, вот уж чего знать не знаю, да и зачем бы? Дорогой мой русский господин, в Париже есть множество других прекрасных мест. А у меня вот есть еще целый час свободного
Девушка взяла меня за руку. Ее ярко-красные, в жирном слое помады губы шевелились близко к моему лицу, мне показалось, что отказать ей было бы невежливо… Нет, конечно же, ни одна женщина не заслуживает подобного обращения! Впрочем, она и не страшная вовсе: брюнетка, черноглазая, душистая кожа, пухлый рот… А она уже шептала мне на ухо:
— Ты такой милашка, похож на мальчика-с-пальчика, которого завели в темный лес… или на ангела, запутавшегося в своих крыльях… Ну, давай, давай, смелее… Меня зовут Аделина, можно — Адель…
И я тут же вспомнил стихотворение Пушкина, посвященное девочке-подростку, которая носила это имя:
Играй, Адель, Не знай печали. Хариты, Лель Тебя венчали И колыбель Твою качали. Твоя весна Тиха, ясна: Для наслажденья Ты рождена. Час упоенья Лови, лови! Младые лета Отдай любви… [10]10
А. С. Пушкин. «Адели» (1822). (Примеч. переводчика.) Считается, что это стихотворение Пушкин посвятил юной Адели Давыдовой. (Примеч. автора.)
Ах, какое совпадение, какое совпадение!.. Я не смог отказаться — я пошел за нею. На улице она меня поторопила:
— Надо все сделать по-быстрому! Сейчас возьмем гроб с музыкой!
Что еще за гроб? Выражение меня озадачило. Видя это, моя спутница захихикала:
— Держите меня, он не понял! Ах ты, мой голубчик! Фиакр! А ты что подумал? Ох, сразу видно, что ты не из нашего прихода!
Наемные экипажи стояли у входа в танцевальное заведение. Мы с Аделью взяли тот «гроб с музыкой», что стоял первым в ряду. Пряный аромат, распространявшийся от моей спутницы, заполнил весь салон. И в мире не стало ничего, кроме этого запаха разгоряченной женщины. Адель протянула мне губы. Задыхаясь, с замиранием сердца, почти теряя сознание, я впился в эти губы, и наш поцелуй продолжался все время, пока мы не прибыли на место. Очнулся я только в незнакомой комнате, не помня, как заплатил вознице, поднялся по ступенькам и закрыл за собой дверь, когда мы с Аделью вошли. Она ловко скинула с себя все одежки, помогла мне справиться со своими и, улегшись на спину с раздвинутыми ногами, лукаво смотрела на меня и призывно раскрывала объятия.
Я никогда еще не видел обнаженной женщины. Те, которых изображали на живописных полотнах, были всегда гладкими от шеи до пяток. Везде гладкими, совершенно гладкими. У Адели же из подмышек торчали пучки черных кудрявых волос, такие же волосы вились на лобке, и это показалось мне аномалией. Кровь моя заледенела в жилах. А это коварное создание уже укладывало меня прямо к себе на живот… и дальше я ничего не помню… помню, что она руководила каждым моим движением, направляла меня, и так — до последнего освободительного содрогания… А когда все закончилось, сказала с улыбкой:
— Девственник! Я была в этом уверена! Вот и отлично, значит, везти теперь будет — весь год!
Я был разочарован. Значит, вот как все бывает… Краткое содрогание, недолгое ослепление… А мои друзья по Царскому Селу уверяли, что это открывает им двери в рай… Наверное,
— Ну и как? Тебе понравилось? — спросила наконец она.
— О да… — пробормотал я. — Дивно, дивно, чудесно… Благодарю вас…
— Придешь еще?
— Не знаю… может быть…
Я был багровый от смущения, руки мои дрожали. Может быть, это сам д’Антес, этот посланец Сатаны, этот дьявол во плоти, подослал мне гурию, чтобы отвратить от цели? Я задумался, ждет ли девушка оплаты за подаренные мне радости, и если да, то — сколько надо ей заплатить. Двадцать франков? Или пятьдесят? Я неуверенно достал из кармана три луидора. Она, смеясь, приняла их:
— Как тебя звать-то, мой принц?
— Александром.
— Вот и ладно, успеха тебе у женщин, Александр! А мне пора возвращаться туда, в танцевальный зал. Меня там ждут. Давай-ка подвезу!
Она говорила так властно, словно точно знала, что я не могу не подчиниться. Я и подчинился. Новый фиакр доставил нас на авеню Монтеня. Разливы оркестровой музыки были слышны издалека. Мелькнула мысль, что этот грохот должен помешать мирному сну Жоржа д’Антеса. Но может ли Дантес спать спокойно после того дня, как он столь сознательно, столь злодейски застрелил Пушкина? У него же на совести убийство!
Входной билет в «Мабилль» стоил для кавалеров пять франков, для дам — один франк. Танцевать на улице было уже слишком холодно, зато внутри, в помещении — что за жара, что за сутолока, что за грохот! Пестрая, разноцветная толпа трясется, будто в лихорадке, женщины напропалую виляют задом в бешеном ритме «chahut» — как он все-таки малопристоен, этот танец, придуманный в середине века, по-русски для него и названия-то нет никакого… Юбки летят по воздуху, рты смеются, лбы от непрерывного адского кружения покрыты потом… Женский визг время от времени перекрывает звуки оркестра… На родине я никогда не присутствовал при подобном безобразии, никогда не был в таком месте. И, глядя на стольких людей с безумно-радостными взглядами, думал, а не провалился ли я внезапно в ад наслаждений? Именно что в ад, не вознесся в райские кущи! Эти люди, беззаветно преданные пустяку, ерунде, какую вину искупают они здесь, в самом пекле? Воздух провонял мерзкими духами. Публика совершенно явно состояла в основном из легкодоступных и падких на удовольствия лореток, девиц на час, сбитых с панталыку буржуа, лжеденди, ищущих фортуны, идущей прямо в руки… Адель словно наэлектризовали: просто-таки застоявшаяся цирковая лошадь, которую выпустили наконец на манеж. Она немедля меня бросила, пойдя за седеющим толстячком с усами и бакенбардами, на пузе которого висела в два ряда золотая цепь с довольно грубыми звеньями, вся сплошь завешенная брелоками. Удаляясь, моя странная подруга послала мне знак рукой, потерев пальцами так, будто сминала шелковую бумажку. Что бы это такое могло быть? Но что бы то ни было, едва она скрылась из виду, я направился к двери.
На улице моросило, вскоре дождь разошелся всерьез. Было страшно трудно нанять экипаж, чтобы добраться домой, на улицу Миромениль. Здесь, в коридоре, ведущем в мою комнату, я столкнулся с Даниэлем де Рошем, выходившим из своей. Он провел вечер во Французском театре, и отчет его прозвучал так: не стоило даже из дому выходить! А когда узнал, что я только что из танцевального зала «Мабилль», стал меня поздравлять:
— Это одно из самых посещаемых в столице мест! Там собираются и сливки общества, и отбросы его. Ну, нашли обувку по ноге?