Охотница для оборотня

Орланд Лилия

– Как хочешь, - пожала плечами. – Я остаюсь здесь.

Не стала даже оборачиваться, чтобы оценить выражение его лица, прошла мимо него в затемнённую комнатку. Да, здесь никого не было уже несколько месяцев, скорее всего, с лета, или начала осени. Запах был совсем нежилым, на полу лежали несколько побуревших от времени листьев вперемешку с женской одеждой, постельным бельём и предметами быта. Впечатление складывалось удручающее, но выходить снова на мороз, возвращаться в лес и искать что-то другое, более подходящее по мнению Арона, у меня не было ни сил, ни желания.

Я скинула с кровати разбросанные по ней тряпки и попробовала

крепость матраса, сев на него и слегка попрыгав. О-о, как же замечательно будет поспать сегодня на настоящей кровати! Пусть мы всего три дня в лесу, но ёлки и норы мне порядком надоели. Я решила, что для полного счастья мне не хватает лишь растопленной печи, и вышла на кухню, чтобы отправиться за дровами и исправить этот недостаток.

Арон снял входную дверь и пытался приладить на неё петли.

– Куда ты? – Окликнул он, когда я молча прошествовала мимо.

– Пойду дров соберу.

– Не стоит. – Может быть, если бы он не избегал меня взглядом, не говорил таким отстранённым тоном и отрывистыми фразами, а вместо этого прямо посмотрел на меня и по-человечески объяснил, чего именно он опасается, то я бы и послушалась. Но он этого не сделал. А я уже была сыта по горло его холодностью, грубостью и вообще его невыносимым присутствием рядом со мной. Поэтому я просто прошла мимо него.

Набрав охапку достаточно сухих веток, я вернулась в дом и начала хозяйничать возле печи. Арон неодобрительно смотрел на мои действия, но ничего не говорил. Мы слишком злились друг на друга, чтоб завязать конструктивный диалог. И в этом была наша главная ошибка. Сейчас мы не были вместе, сейчас мы были каждый сам по себе. Поэтому я не стала просить оборотня разжечь бездымное пламя, как он умел делать. Вместо этого я сама засунула в печь несколько тонких веточек, прикрыв их большими, а под всю эту конструкцию напихала сухих листьев, собранных в соседней комнате. Уже скоро огонь весело плясал в печурке, отдавая своё тепло заброшенному домику. Я собрала все обломки стульев, повыдергала из столешницы арбалетные стрелы и также скормила их печи, а затем подмела пол старым веником. Собрала одежду и засунула её в большой шифоньер, который также почти не пострадал, видимо, не слишком приглянувшись налётчикам. Когда я убрала самые явные следы разгрома, домик стал почти уютным.

Либо помещение так быстро прогревалось, либо я согрелась из-за физической работы, но к концу уборки уже пришлось снять с себя верхнюю одежду. Тщательно проверив кровать на наличие каких-нибудь насекомых, я застелила её нашими шкурами и на этом сочла свою женскую задачу по приданию этому дому уюта и комфорта выполненной.

Арон по-прежнему сидел на низком подоконнике и неодобрительно косился на мои действия. Ни слова ни говоря ему, я поставила мешок с припасами на стол и начала расставлять на нём наш скромный ужин.

Оборотень остался сидеть на прежнем месте, а себе я нашла боле-менее целый стул в комнатке, разорвала на полосы простыню и связала места надломов. Стул получился крепкий и почти как новый. Занимаясь такой простой работой, я чувствовала, как мне становится легче. По крайней мере, размолвка с Ароном уже не давила мёртвым грузом на плечи. Если он захочет уйти, он уйдёт, и я не буду его удерживать. Впервые за последние дни, эта мысль не вызвала желания разрыдаться, то ли я привыкла к ней, то ли слёз у меня уже не осталось.

Ужинали мы также в полной тишине, лишь иногда шипели сырые ветки в печи,

да потрескивали угольки. Съев свою порцию солонины и лепёшек, Арон ушёл спать. А я осталась на кухне. За окном уже давно стемнело, поэтому я занавесила окно, приспособив покрывало вместо шторы. Знаю, что снаружи некому было подглядывать, ведь кругом – лес, но так мне стало намного спокойнее.

Ещё во время уборки я присмотрела в закутке за печью большую кастрюлю. Теперь я достала её и, убедившись в целостности днища, потащила на улицу. Как следует вычистив кастрюлю, я набила её снегом и утрамбовала его так, что даже когда он растает, воды получится больше половины посудины. С трудом затащила заметно потяжелевшую ношу на крыльцо и взгромоздила на плиту. Всё! Теперь оставалось только ждать, когда вода нагреется.

Не могу сказать, что мне совсем не нравилось ночевать в лесу, особенно, когда Арон ещё не смотрел на меня волком и любил до изнеможения на каждом привале. Но отсутствие в походном образе жизни элементарных удобств меня, надо признаться, напрягало. Поэтому сейчас я смотрела на таявший снег с радостным предвкушением. Из того запечного закутка я достала широкий таз и мыльные принадлежности, поставила на стол. Наконец-то я вымоюсь как следует.

В этот момент я заметила, что Арон наблюдает за мной из сумрака спальной комнаты.

– Хочешь помыться? – Спросила его, решив, что, если согласится, предоставлю ему возможность первому совершить омовение, чтобы потом спокойно искупаться самой без постороннего присутствия, действующего на меня в последнее время весьма угнетающе.

– Хочу, - ответил он.

Я вышла на улицу и зачерпнула полный таз снега. Добавила его в стоявшую на столе кастрюлю с уже горячей водой, сделав её приемлемой для мытья температуры. Таз поставила на пол и сделала приглашающий жест рукой, мол, мойся, милый, я тебе мешать не буду. И ушла в спальню. Сидела в темноте и слушала, как он фыркает, разбрызгивая воду, и запрещала себе думать о его обнажённом теле, находящемся за тонкой перегородкой стены.

Вот Арон вылил на себя остатки воды, я дождалась, когда он зайдёт в комнату, чтобы не смотреть на него без одежды, освещённого языками пламени из печи, и лишь затем сама вернулась в кухню. Снова набрала снега и нагрела воды для себя.

Ух, какое же это удовольствие – промыть волосы, тщательно намылить соскучившуюся по ощущению чистоты кожу, снова и снова поливать себя тёплой водой.

Уже когда закончила процедуру, заметила жадный взгляд, скользящий по моему телу. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, в этом зрительном поединке выражая всё своё отчаяние, всю скопившуюся боль, недоверие, страх, сомнение – все свои абсолютно взаимные чувства. А затем Арон в несколько шагов преодолел разделяющее нас расстояние и грубо, почти жестоко впился в мои губы. Я ответила ему, не могла не ответить. Целовала также неистово, жадно, будто в последний раз…

Он бросил меня на стол и резко, одним движением, вошёл, растягивая, заполняя собой. Я вскрикнула, одновременно от боли и наслаждения. Таким грубым со мной он ещё никогда не был. Но сейчас я не думала об этом, стараясь подладиться под его ритм, насаживаясь на него, чтобы дать ему возможность как можно глубже проникнуть в меня. Это мгновение близости, первое за несколько дней отчаяния, было очень важным для меня, оно возвращало иллюзию прежних отношений, надежду, что что-то ещё можно исправить, вернуть.