Охотничья луна

Холт Виктория

— А вы — король.

— «Стеснена голова, носящая корону».

— Я уверена, вы никогда не будете стеснены.

— Вы ошибаетесь. Вам еще так много нужно узнать обо мне. Вы отвергли меня как человека легкомысленного, аморального, склонного только искать удовольствия. Это лишь часть меня. Если подумать, у меня есть некоторые очень хорошие черты.

— Говорят, что наши хорошие черты должны открывать другие, а не мы сами.

— Кто это сказал? Мисс Корделия Грант, могу поспорить. Это звучит как одна из нотаций, из тех, что вы читаете

своим классам.

— Верно, что школьных учителей можно узнать, где бы они ни были.

— Возможно, в этом что-то есть.

— Мы склонны поучать и делать вид, что все знаем.

— Иногда это может быть очаровательно.

— Я вижу, вы твердо намерены сегодня мне льстить. Расскажите о поместье — этом королевстве с королем со стесненной головой.

— Нам приходится держать его в рабочем состоянии. Фермы и фабрики.

— Фабрику? Что за фабрика?

— По производству сидра. У нас служат большинство из живущих здесь людей в той или другой должности.

— Так что их заработки зависят от вас?

— От поместья скорее, чем от меня. Я просто унаследовал его, так вышло. Веррингеры всегда серьезно относились к своему долгу по отношению к поместью, и хотя я и говорю это о своей семье, мы были хорошими помещиками. Мы вменили себе в обязанность заботиться о своих людях. Поэтому лет сто назад и открыли сидровую фабрику. Случались плохие урожаи, и фермы не окупались. Было похоже, что работы для многих не будет. Фабрика сидра показалась неплохой идеей. Большинство из здешних жителей делали его у себя дома, вот мы и начали, и теперь у нас работает около сотни человек.

— Вы своего рода благодетели.

— Нам всегда нравилось так о себе думать.

— Люди должны быть благодарны.

— Благодарны? Только глупцы ожидают благодарности.

— Я вижу, снова появился циник.

— Если правда — это цинизм, то она никогда не прячется глубоко. Я всегда люблю смотреть фактам в лицо. Это странное свойство человеческой природы, но люди не любят тех, кто им помогает.

— О нет.

— О да, моя дорогая Корделия. Только подумайте. Кто был всегда самым ярым противником Веррингеров? Люди вашего поместья. Кто приписал нам сатанинские черты? Они же. Учтите, я не говорю, что мы не обладаем этими дьявольскими привычками, но именно наши собственные люди и есть наши самые злые критики, а когда наши подвиги их недостаточно шокируют, они преувеличивают. Дело в том, что люди ненавидят ощущение, что они кому-то чем-то обязаны, и хотя принимают помощь, сами себя ненавидят за то, что оказались в положении, когда вынуждены ее принимать. А поскольку самое трудное дело на свете — ненавидеть себя, эта ненависть переносится на помогающего.

Я молчала. Я думала о миссис Бэддикомб, которая была обязана средствами существования тому, что ее назначили на почту в поместье Веррингеров, и которая не могла скрыть яд в своем голосе, когда обсуждала их.

— Возможно, вы и правы… в некоторых случаях, — сказала я. — Но не во всех.

— Никто

не бывает прав во всех случаях. Должны же быть исключения.

Мы улыбнулись друг другу, и я ощутила сияние счастья. Я была рада, что девушки отправились испытывать лошадей, и надеялась, что они вернутся еще не сейчас.

— Это удовольствие — иметь возможность поговорить с вами разумно… серьезно. Раньше наши встречи были словесными битвами. Забавными, бодрящими, но этот разговор для меня огромное удовольствие. Я хочу поговорить с вами о поместье. О том, какие улучшения я хочу ввести. Какие у меня для него планы.

— Сомневаюсь, что смогу это понять.

— Поэтому я и хочу рассказать вам… чтобы объяснить… И рассказать о своей жизни и о себе. Вы знаете, сегодня был мой самый счастливый день, какой я знал до сих пор.

Я засмеялась. Он разрушил чары.

— Это уже слишком, — сказала я.

— Вы смеетесь. Но вы не правы. В прошлом у меня были моменты, когда я был счастлив. Но счастье это всего лишь мгновения, не так ли? С того момента, как я вошел в эту комнату и нашел вас здесь, я ощущал счастье. Должно быть, это продолжалось минут двадцать. Вполне солидный промежуток времени.

— Мне он кажется очень коротким.

— Я знал, что с вами будет приятно говорить. Я знал, что вы поймете. Вы заставляете меня иначе смотреть на жизнь. Как я желаю, чтобы мы могли встречаться чаще!

— Это было бы нелегко. Мисс Хетерингтон отнеслась бы к этому весьма неодобрительно.

— Почему, во имя Неба?

— Я служу у нее, и было бы неприлично одной из ее учительниц быть в слишком дружеских отношениях с лицом противоположного пола и живущим по соседству, особенно…

— С мужчиной моей репутации. Сомневаюсь, чтобы миссис Бэддикомб тоже одобрила. Но с другой стороны, какая для нее сенсация!

Мы снова засмеялись.

— Корделия, — серьезно сказал он, — вы знаете, я влюбляюсь в вас.

Я встала, но он оказался рядом. Он обнял меня и поцеловал. Я пыталась заставить себя вырваться и не признавать, что мне хотелось оставаться в его объятиях.

— Этого не следует делать, — начала я.

— Почему?

— Потому что я не…

— Я люблю вас, Корделия. Это началось в тот миг, когда я увидел вас на облучке рядом с Эмметом.

— Я должна идти. О, где же эти девчонки?

Словно в ответ на мой вопрос я услышала их голоса. Я отстранилась и отошла к окну.

— Они идут.

— Мы еще поговорим об этом, — сказал он. Я покачала головой.

— Думайте обо мне, — сказал он.

— Я вряд ли могу этого не делать.

— Попытайтесь понять. Я хочу счастливой семейной жизни. У меня ее никогда не было. Крушение моих надежд, мое разочарование сделали меня таким, какой я есть. Я хочу быть другим.

Сейчас он говорил серьезно.

— Я хочу проводить жизнь здесь со своей женой и детьми, которые у нас будут. Я хочу сделать поместье лучшим в стране, но больше всего я хочу жить в мире.