Охотник и его горгулья
Шрифт:
Друг принес мне хорошую новость. Спешу поделиться с тобой. Мы поймали обоих щенков.
С первой трелью соловья жду тебя, моя голубушка
Навеки твой.
С. Ивник.
Я не удержался, присвистнул. Однако, горячая ты, Виреса, прямо, как подчиняющееся тебе пламя. В Ордене поучиться успела и в авантюру вляпаться. Окажись ты виновной, никто и ничто тебя не спасет от изгнания. Ввиду войны за выпуск летающих экипажей, огнеметатели стремятся к безупречности
– Отпусти, грубиян! Да сама дойду, без твоих тычков!
– донеслось из коридора.
Штора в начальственный кабинет качнулась, свернулась жгутом и завязалась в узел, освобождая дорогу главой подозреваемой.
Она была чуть ниже меня, не худая, но и не толстушка. Темно-коричневые с пламенным отблеском волосы спускались до гибкой талии. Гордо развернутые плечи покрывал пышный лисий воротник. По подолу широкой юбки до пола струились светляки.
– Что это такое?! Я буду жаловаться в Орден! Разве так обращаются с женщиной?! Тем более с практиканткой, присланной с рекомендацией самого Мастера Убеля?!
– накинулась она на Ньего Регара.
Тот даже на миг опешил от такого напора, отложил письма в сторону.
– Есть веские причины не доверять тебе, - медленно произнес он. Ох, не люблю я такой вкрадчивый ленивый тон. Ничего хорошего собеседнику он не предвещает.
– Что скажешь мне на это, "обожаемая В. Дайс"?
Он протянул ей несколько уже прочитанных писем. Чародейка встряхнула связанными за спиной руками. Дымящиеся веревки свалились на пол.
Виреса недоверчиво схватила бумаги, быстро пробежала по ним взглядом (кстати, глаза у нее действительно были фиалковыми, большими, с длиннющими черными ресницами). Окончательно растеряв боевой пыл, она потупилась и призналась:
– Я не знаю. Можете попросить любого из сонных магов допросить меня. Под гипнозом солгать невозможно.
– Не беспокойся, об этом не забудем, - Главный с надеждой повернулся к нам.
– Вот что, берите эту "обожаемую Дайс" и чтобы к завтрашнему вечеру у меня был полный отчет о тех, кто писал эти письма. А еще лучше сами писавшие!
Тирель без вопросов схватил чародейку за руку, кивнул мне и вышел из комнаты. Мы с Нюкой не заставили себя приглашать дважды.
Через два часа, после допроса у сонных магов Тирель сжалился над девушкой, отвел ее в городской парк, куда прочная завеса заклинаний не позволяла прорваться шелесту экипажей и резким голосам уличных торговок.
Оказавшись вдали от любопытных глаз, Виреса присела на корточки, привалившись спиной к спинке каменной скамьи. Стажерку мутило, и мы послали Нюку за водой и салфетками.
– Вурдалаки меня дернули согласиться на практику в городе, - борясь с тошнотой, выдавила девушка.
– Удостоверись, что я непричастна? Теперь оставите в покое?
В голосе прозвучало негодование. И зря. От лишних усилий организм не сумел справиться с пережитым стрессом. Благо, Нюка вовремя принесла воду.
– И все-таки удивительно, что ты никого из заговорщиков не знаешь, - не отставала от страдалицы горгулья.
– Нет, - измученно прошептала девушка.
Перед визитом к сонному магу мы побывали в тюрьме, полюбовавшись невеселыми лицами похитителей княжеских детей, но чародейка как ни вглядывалась в хмурые, разукрашенные синяками и ссадинами
– Хм, - горгулья принялась расхаживать по присыпанному снегом газону.
– В письмах довольно подробно описана твоя внешность. Фиалковые глаза, соблазнительные формы и все такое прочее. Кому дарила свой портрет, признавайся!
Девушка растерялась. На осунувшемся лице проступило подобие румянца.
– Портрет? Его рисовал Келистен по просьбе Ретеля, барда из "Одинокого паломника" месяца два назад. Обещал балладу про меня сочинить.
– Вот и сочинил!
– обрадовалась горгулья.
– О, моя чудесная чаровница! От твоего звонкого голоса я готов позабыть самые звучные напевы, ибо после речей твоих они кажутся надоедливым жужжанием пчел в летнюю жару. Губы твои - живительный родник, к которому я готов припадать вновь и вновь … - процитировала она одно из писем.
– Ничего не напоминает?
– Напоминает!
– ахнула Виреса и резко поднялась. Но не рассчитала своих сил, пошатнулась, и если бы не я…
Волосы ее пахли розовой водой, а длинные серебряные серьги весело позвякивали.
– Только там рифма была, - добавила девушка, отстраняясь от меня.
– Пошли в экипаж. Я жажду побеседовать с этим чудесным бардом. И еще с художником, - обрадовался Триель.
"Одинокий Паломник" оказался весьма занимательным заведением. У входа навеки застыла зловещая фигура сгорбленного человека в черном плаще с капюшоном, с кривым посохом. Стоило посетителю с неведомого какого бодуна заглянуть под капюшон, на него щербато скалилась жирная харя со свиным рылом, узенькими фосфоресцирующими красными глазенками и тонюсенькими червячками-усами. Сразу становилось понятно, с чего этот паломник такой одинокий. Составить ему компанию не захотел бы и самый пропащий вурдалак!
В последнее время по всему Шеехру пошла мода на мрачные трактиры под старину. Деревянное здание "Паломника" торчало среди аккуратных четырехэтажных домиков из розоватого камня экзотическим уродцем. Над специально криво прибитой вывеской висел фонарь с обычным (не магическим) пламенем. Указатель возле экипажной дороги больше напоминал виселицу…
Внутри обстановочка была соответствующей. Первое, что бросалось в глаза - резные деревянные колонны по периметру широкого зала. Деревянные стены украшали зеленоватые гобелены со сценами охоты. Аромат свежесобранных груш (посреди зимы!) перемешался с аппетитным запахом жареного мяса. Длинные столы без намека на скатерти, глиняная посуда, официантки в простых льняных платьях.
Играла заунывная музыка… Тощий бородатый бард усердно щипал струны дофры, хрипловатым голосом выводя:
Зачем я пою? Не для денег и славы. Живу, чтобы петь и пою, чтобы жить. Не жду я восторгов и выкриков "браво", Не жду, что меня кто-то будет любить.– Правильно, не дождешься, - пробормотал я.
– Он?
– повернулся я к Виресе.