Охотник на тигров
Шрифт:
— Да, только для охотника, — уныло вымолвил негр.
— Ну, сегодня мы, пожалуй, оставим их в покое, — сказал индеец. — Сейчас у нас с тобой есть более важное дело.
— А не лучше ли оставить и это дело до завтра и вернуться в гасиенду? Хоть мне и очень хотелось бы видеть те чудеса, о которых ты столько наговорил, Косталь, но я, право…
— Да разве можно откладывать такое дело до другого дня? — прервал негра индеец, которого тот назвал Косталем. — Нет, друг Клара, этого никак нельзя. Возможность видеть и делать то, о чем я тебе говорил, бывает только один раз в месяц,
С этими словами индеец первый уселся на густую траву, на некотором расстоянии от воды. Негр волей-неволей последовал его примеру.
Невзирая на привычное подчинение авторитету индейца, Клара — так звали негра — не переставал терзаться страхом. Сжавшись в комок, он тревожно крутил головой во все стороны, видимо, ожидая, что вот-вот откуда-нибудь появятся тигры и набросятся на него.
— Напрасно ты так трусишь, дружище, — пробовал успокоить его индеец. — К услугам тигров вся река, и им ни к чему сейчас возвращаться сюда.
— Но они могут быть голодны, а я слышал, что они больше всего любят мясо чернокожих, — робко возражал негр.
— Ха-ха-ха! — звонким смехом залился индеец. — Ты можешь этим гордиться. Но, по правде сказать, едва ли во всей стране найдется хоть один тигр, который был бы настолько глуп, чтобы предпочесть твое тело, положим, очень черное, зато тощее и жесткое, мясу молодой телки или козы. Думаю, если бы ягуары услыхали твои слова, они лопнули бы со смеху!
— Тебе хорошо смеяться насчет меня и тигров: ведь ты их не боишься, а я страшно боюсь, — ребяческим тоном говорил негр.
— Еще бы мне-то, цапотеку, бояться кого или чего-нибудь на свете! — гордо произнес индеец, выпрямляясь и любуясь на обнаженные части своих мускулистых бронзовых рук и ног. — Руки и ноги мои крепки, как те стальные пружины, которые продаются в больших городах. Зрение мое остро, прицел мой верен, а дух не знает страха, — словом, я — цапотек, и этим все сказано!.. Что же касается тигров, то, повторяю, не будем думать о них до завтра. В эту ночь, когда будет светить новый месяц, мы должны дождаться сирены с распущенными волосами. Она показывается в пене водопада и на поверхности пустынного озера…
— И она может указать, где есть золото? — встрепенулся негр, с жадностью ловивший теперь каждое слово индейца.
— Не только может, но и действительно указывает золотоискателям самые лучшие залежи золота, а водолазам — самые крупные жемчужины на дне океана, убежденно пояснял индеец.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил с легким оттенком неверия негр.
— От моих отцов, цапотеков, — торжественным тоном ответил индеец. — А они узнали это от Тлалока и его супруги Матлакуэцки, богов, которые так же сильны, как силен Бог бледнолицых. Как было моим отцам не знать всего…
— Ой, не говори так громко, друг Косталь, — боязливо прошептал негр, снова оглядываясь, — христианские монахи везде имеют уши и могут счесть твои слова за богохульство, а их святая инквизиция, ты знаешь, не щадит ни черных, ни
Напоминание об инквизиции заставило и смелого индейца понизить свой звучный голос, так чтобы его мог слышать один его собеседник, и он продолжал:
— Отцы мои говорили мне, что сирена никогда не является человеку одинокому. Необходимо, чтобы было двое, и они оба должны быть людьми мужественными, потому что водяное божество иногда бывает очень разгневано вызовом, и тогда оно страшно в своих действиях. Нуждаясь в товарище, я выбрал тебя. Неужели ты этим не польщен, Клара?
— М-м? — промычал негр, с видом сомнения покачивая своей курчавой головой. — Могу сказать, положа руку на сердце, что человека я не боюсь, тигра, признаться, побаиваюсь, а твоя сирена, которая, судя по всему, что ты о ней рассказываешь, в близком родстве с дьяволом, начинает сильно меня пугать.
— А чего пугаться хотя бы и самого дьявола, если с его помощью можно сделаться богатым, иметь сколько хочешь золота и быть важным господином? соблазнял своего товарища индеец.
— А это можно и негру? — осведомился чернокожий.
— Можно и негру, — подтвердил индеец.
— Эх, не ошибаешься ли, Косталь? — продолжал негр, все еще не решавшийся вполне верить тому, что казалось ему чересчур уж большим счастьем. — Мне кажется, золото не может помочь ни тебе, ни мне, потому что мы оба — рабы, и наши господа тотчас же отнимут его у нас.
— Ну, что касается меня, то моему рабству… вообще рабству всех индейцев скоро придет конец, — сказал Косталь. — Разве ты не слыхал, что на севере явился священник, который провозгласил свободу и равенство всех племен?
— Нет, не слыхал, — откровенно обнаружил негр свое полное невежество в политических делах страны.
— Ну, так узнай, что скоро наступит день, когда негр и индеец будут равны белолицему, креол — испанцу, а индеец-цапотек, как я, сделается господином и тех и других, — говорил Косталь, в своем увлечении вновь возвышая голос. — Да, — продолжал он, — скоро вновь вернутся дни нашей славы. Это так же верно, как то, что мы с тобою сидим тут. Ради этого великого будущего я и хочу добыть как можно больше золота. До сих пор я не старался иметь его, потому что понимал, не хуже твоего, что его у меня, жалкого раба, сейчас же отнимут. Теперь же, когда мне улыбается свобода, я знаю, что золото останется при мне, и с его помощью мне удастся восстановить былую славу моих отцов.
Клара смотрел на своего товарища, разинув рот и вытаращив глаза. Его поражала дикая величавость, сказывавшаяся в ту минуту во всей фигуре охотника на тигров, бывшего таким же рабом на гасиенде Лас-Пальмас, как и он сам, негр; поражала его и претенциозная манера, с какою индеец говорил о восстановлении былой славы своих предков.
Заметив произведенное им впечатление, Косталь самодовольно ухмыльнулся и снова заговорил:
— Друг Клара, слушай, что я хочу раскрыть тебе, как единственному человеку, которого я считаю преданным себе. Я открою тебе тайну, которую скрывал от всех в течение долгих лет, настолько долгих, что в них попеременно сменялись пятьдесят сухих времен с пятьюдесятью дождливыми…