Охотник на знаменитостей

Серова Марина Сергеевна

Цветы легли на стол.

— Слава богу, одним меньше! — весело провозгласил тенор. — Однако не ожидал от первого мужика в губернии такой галантности.

— Как ваше самочувствие? — осведомился Федор Иванович.

— Ты что имеешь в виду, старый жук? Я запасся всем необходимым: валидолом, корвалолом, нитроглицерином — всего вдоволь. Пономаренко еще споет для вас! Два инфаркта — это ерунда. Это еще не показатель!

— Если серьезно, как ваше сердце? — встревоженно спросила я. Вот будет номер, если юбиляру

станет плохо. Я, конечно, понимаю, что настоящий артист должен умереть прямо на сцене, но не в такой же день.

— Нормально! — весело махнул рукой Александр Иванович. — С утра хорошее настроение, только от выпивки мне придется воздержаться. Ничего страшного, главное — чтобы гости были довольны.

Я запустила руку в сумочку и извлекла на свет гадальные кости.

— Хотите, я вам погадаю?

— О! Знаменитые кубики госпожи Ивановой! Охотно послушаю, о чем они сообщат! — жизнерадостности Пономаренко не было предела.

Гримерный столик был таких небольших размеров, что на нем не уместилась бы даже пачка сигарет «Прима». Я сдвинула в сторону продолговатую коробочку с гримом и бросила кубики.

13+30+8. «Внимание! Рядом неизбежное горе, и оно не заставит себя долго ждать».

Я растерянно смотрела на кости, не решаясь сообщить о результате броска.

— Что? Что там выпало? — весело задергал подбородком Александр Иванович.

Я облизнула верхнюю губу и проговорила:

— Ничего особенного…

Признаться, я растерялась. Выложить все это моему собеседнику — значит испортить ему настроение. В конце концов, неведение — это благо. Отсутствие плохих новостей — само по себе хорошая новость.

— Ну что?! Что это все значит?! — теребил меня за рукав Пономаренко. — Не томите, Танечка! Вы же знаете, как я хочу узнать о своей судьбе!

Я кивнула.

— Все в порядке… Только вам надо будет последить за своим здоровьем. Обязательно. Вы меня поняли?

Александр Иванович не раздумывая вручил мне свою судьбу.

— Конечно! Я сделаю все, как вы скажете! Где тут мой валидол?

Висящий на стене динамик, смотревший на нас своими белесыми решеточками, покрытыми слоем пыли, зашипел, и я услышала голос:

— Александр Иванович! Приглашаем в зал — пора встречать гостей!

— Пора… Пошли, Танечка, надо спешить соблюсти этикет.

Выходя из комнаты, я провела рукой по свисающей портьере. Зачем она здесь? Вся гримерная завешана бязью. Пылесборник, да и только.

Торжественная часть началась на седьмой минуте шестого часа. Как объяснил мне когда-то Александр Иванович, такова была примета.

Зал аплодировал Александру Пономаренко, когда он вышел на сцену и долго раскланивался перед собравшимися.

Затем он занял место в кресле польского производства, обшитом коричневым гобеленом в цветочек, и приготовился слушать приветственные слова.

Я сидела

в двадцать первом ряду с самого края, рядом с солидным дядей в костюме в мелкую клеточку. Содержание речей можно было предсказать заранее, для этого совсем не обязательно быть пророком.

Открыл торжественную часть директор театра Марк Израилевич Финдельман, плотный мужчина в очках в тонкой итальянской оправе. Он был краток, объяснив присутствующим причину собрания, о которой те вряд ли догадывались, и почти тут же передав слово гостям.

Умно поступил. Я не особенно вслушивалась в слова, больше разглядывая обстановку, но с усердием девочки-первоклассницы принимая участие в аплодисментах.

Больше всего мне понравился момент, когда мэр города после краткой речи почти незаметно вручил юбиляру конверт, о содержании которого было нетрудно догадаться.

Деньги — это замечательно. Только почему это проделано так стыдливо? Наверное, не слишком достойная сумма для такого человека, как Пономаренко.

Александр Иванович переминался с ноги на ногу, не зная, куда деть этот самый конверт. Наконец засунул его во внутренний карман фрака и успокоился.

Впрочем, добрая половина собравшихся едва ли поняла, что произошло.

Торжественная часть закончилась длительными рукоплесканиями. Они так долго не смолкали, что пришлось вмешаться директору театра.

— Господа! Простите, друзья… — игриво начал Марк Израилевич.

Смех в зале.

— Нас ждет спектакль! Премьера! Давайте позволим нашему дорогому юбиляру отправиться в гримерную и приготовиться к действию. Все остальные актеры уже готовы. Просим отпустить Александра Ивановича. Мы встретимся минут через двадцать. Антракт.

Публика поднялась с мест и отправилась на коллективный перекур. Я встала с места, чтобы пропустить выходящих. При ближайшем рассмотрении можно было понять, что среди присутствующих в зале людей истинных ценителей оперного искусства было немного. Большая часть оказалась в театре, повинуясь моде присутствовать на престижных мероприятиях города.

Я снова уселась на свое место и продолжала разглядывать обстановку.

Перерыв подходил к концу.

Я взглянула на часы: восемнадцать двадцать. Сейчас зазвучит увертюра и начнется спектакль.

Странно, но дирижер вовсе не торопился взмахивать своей палочкой.

Я снова взглянула на часы: девятнадцать тридцать. Почему задержка?

Директор театра Марк Финдельман сидел в третьем ряду с края. Я увидела, что к нему подскочил Федор Иванович Федоров и что-то проговорил прямо в ухо. Директор поднялся и поспешил к выходу из зала. Я проводила его взглядом, затем тоже встала и пошла следом.

Возле гримерной комнаты Александра Пономаренко собралась кучка народа. Собравшиеся перешептывались друг с другом, вытягивая шеи.