Охотник за страхами
Шрифт:
— Эх, милочка, да чего их бояться. Их давить надо — посоветовал один из стражей, и они вышли за дверь, которую я на этот раз запер. А потом, чтобы уж точно избежать подслушивания, сотворил вокруг себя «сферу молчания», своего рода прослойку вакуума вокруг, не пропускающую звуковые колебания. Конечно, скоро ее придется снять, так как дышать чем-то надо, да и потребляет она много — но ждать утра не хотелось.
— Дело говорит — проговорил я, когда закончил.
— Развяжи, тогда будет чем раздавить.
— Хех, а я вот знаю некоторые страны где их едят.
— Фуу.
—
Я знал, что в Африке «едят все что движется», знал точно, что жареных тараканов где-то точно едят… Но относительно сырых решил немного приврать.
— Меня сейчас стошнит…
— Кровать не порти, хорошо? Так вот, эрнрасто, как и обычные мертвяки, полностью подвластны мне, но эрнрасто сохраняют при этом разум и навыки полностью. Но воля принадлежит мне. Иными словами, я могу превратить Вас в такого рода нежить, а, признаюсь, хорошие бойцы всегда нужны мне в моей личной армии нежити, и Вы при этом сами все мне расскажете.
Повисла тишина…
— А у меня есть выбор?
— Да. Здесь Вас в любом случае казнят после допроса, Мари вообще советовала проявить мягкосердечие и не пытать — сразу казнить. Я же могу предложить Вам сохранить жизнь, которой почему-то многие так дорожат, перекинуть в другой мир, дать немного денег для старта, документы и работу… Не столь кровавую.
— Обманешь.
— Обычно этого не делаю, но выбора у Вас никакого нет… Хотя есть. Стать солдатом моей армии, игрушкой, существующей ради некроманта, который тобой командует, или сохранить жизнь такой, какой ты ее знаешь. Понимаешь, хороший боец такой школы — слишком ценный товар, чтобы им разбрасываться.
— Давай. Делай свое грязное дело, некромант. Я жизнью не дорожу.
Я сел в кресло и непроизвольно стал вертеть в руках медальон с портретом Инвил. Мне не хотелось ее убивать или превращать в нежить — она всего лишь игрушка, пешка в чужой игре. Помни это, старина.
— Что, некромант, кровь любимой жжет руки? Ты ведь убил ее, так? Она или ты, иначе из школы не выпускают — Я выпал в осадок, если можно так сказать, а пленница продолжала, думая, что смогла уязвить меня — Да, ты такой же, как я, такая же сволочь и мразь, и ты себя ненавидишь.
Я? Себя? Нет, я не ненавижу себя. Просто иногда мне кажется, что я не знаю, как распорядиться своей жизнью. Пленница допустила ошибку: рассказала мне кусочек своего прошлого. Возможно, я смогу этим воспользоваться… Я прекрасно помнил, чем закончилась трагическая любовь двух учеников школы убийц, с которыми мне довелось бок о бок провести около года: одна убита на песке во время последнего экзамена, а другой покончил с собой, когда осознал, что сделал.
— Когда я стоял на пороге школы, я не знал, возьмут ли. В какой-то мере мне было без разницы. Я знал, что без навыков школы меня вздернут инквизиторы. Некромантов, пускай даже будущих, не жаловали, а нежити бродило много. Школа восходящего клинка, она же школа теней приняла меня, но я не принял ее законы. Я жил своими понятиями и живу до сих пор. Среди нас было немного девушек,
— Но это же не допускается правилами! Так нельзя!
— Правила? Или принцип? У меня были принципы, были они и у Саля. Против нас бросили четверых новых наставников и дали шанс. Их мы победили и оба остались живы.
— Ты… Лжешь… — говорит об обратном, но уже поверила. Кровь на ее руках и совесть, которую она успокоила тем, что выбора не было. И тут ей заявляют, что выбор был, что она струсила… Ядреная смесь под названием «угрызения совести» начала действовать — Нет. Этого нельзя делать. Нельзя отказываться от поединка.
— Почему?
— Потому что это правило.
— И что? Если правило идет вразрез с моим принципом, оно не властно надо мной. Саль это тоже понял.
— Кто тогда та, чей портрет ты носишь в медальоне?
— Та, кого я люблю по сей день.
— Ее ведь нет в живых, так?
— Так.
— Так зачем ты живешь? В твоей жизни пустота и нет ничего более.
— Я нашел, чем заполнить пустоту. Холодная расчетливая месть — хорошая штука, особенно когда на тебе проклятие, позволяющее любить лишь раз в жизни. Если есть кому мстить. К сожалению, тебе она не поможет.
— Уйди, а лучше убей…
Похоже мои слова попали в цель. Слезы лились ручьем и уносили с собой грим, родинка расплылась и уплыла, и я чувствовал, что это не подделка, не напускное.
Интересно, расколется ли она после этого?
Я позвал стражника караулить пленную, велел по любому поводу будить меня, а сам решил вздремнуть в кресле. Второму стражнику я приказал найти и принести мне сильное снотворное — не буду же я все время проводить возле нее. Надо, кстати, спросить, как ее зовут, но это потом. Пора бы уже получить свой заслуженный отдых, а она пускай переварит сказанное мной.
***
Сотни светящихся насекомых ползали по потолку, спеша скушать заветную сладкую каплю, и в благодарность светили своим мягким желтым светом. Свет этот высвечивал каменные стены, саркофаги, и ниши в стенах, в которых должны были быть кости. Но их-то как раз там и не было. Склеп был пуст.
Какое-то время в комнате было пусто, а потом хлипкая деревянная дверь едва не упала от удара ноги, и в нее зашел молодой парень с ношей на руках. При ближайшем рассмотрении было видно, что это то самое тело, которое некоторое время назад он украл из хранилища.
Паренек, насвистывая, положил ношу на каменный саркофаг и отошел к другому, который выполнял здесь роль стола.
Кости из этой гробницы он выкинул уже лет десять назад, а последнюю ловушку демонтировал в прошлом году. Общительному по своей натуре, не терпящему одиночества, ему пришлось последние дни мотаться по мирам, выполняя задания, успех которых зависел от отсутствия контактов с другими людьми. «Подай, сопри, принеси», как он любил говорить. От одиночества ехала крыша и хотелось выть, поэтому он спасался тем, что разговаривал со своей безмолвной ношей.