Охотник. Во сне и наяву

Конофальский Борис

– Вон она, – радостно заревел Мартынов, – вон, через детскую площадку бежит.

Давя на педаль газа, он на чрезмерной для внутренних улиц скорости объехал огромную детскую площадку и, уже паркуя свой большой автомобиль, пообещал:

– Я быстро.

Схватил топор и выскочил в туман, и пошёл очень бодрым шагом наперерез девочке, которая была едва различима в белой и влажной пелене.

«Спинища у него какая!». Роэман подумал, что ему будет нелегко справиться с Мартыновым, когда они встретятся на той стороне. Вернее, было бы нелегко. Именно так. Виталий Леонидович откинулся на спинку кресла, положив голову на подголовник, приняв позу смиренного ожидания.

Он даже не смотрел в ту сторону. Всё, что он смог сделать, – это дотянуться и выключить музыку. Только вот спокойствие его было внешнее.

Он не

видел ни девки, ни своего бывшего помощника, всё укрыл туман. А вот холодная тяжесть в груди была с ним, теперь она стала больше напоминать не тяжесть, а резь. Роэман уже знал, что дело не выгорит. Знал, что у Мартынова ничего не получится. Не прошло и минуты, как ему стало душно, ладони вспотели. Так душно, что захотелось выйти из машины на воздух. Но он не вышел. Он просто повернул голову в ту сторону, в которую ушёл Мартынов, и увидал, как из пелены тумана к нему идёт ОНА. Да, это была та самая баба, которую он уже видел ночью. Она шла не спеша, вырисовываясь всё чётче и чётче. Неприятная. И сквозь туман было отлично видно огонек от сигареты. Вроде и одета хорошо, платок на голове красивый… Но… Плащ… Какой-то замызганный, рукав грязный. Одна рука в кармане плаща. А во второй, в правой, она что-то несла. Он не сразу понял, что это. А потом разглядел… Это… это был топорик Мартынова. Она шла и шла, пока не подошла ближе. Стёкла в машине у Мартынова тонированные. Но Роэман знал, что это ровным счётом ничего не значит. Он знал, что она видит его. Он уже мог разглядеть её светлые, светлые глаза. Они буквально впивались в него с удивительной точностью. Впивались прямо ему в лицо. Баба подошла к машине вплотную, сигаретка в зубах. Постояла и небрежно кинула топорик на большой капот. Теперь Виталий Леонидович с облечением отвёл от неё взгляд и смог рассмотреть его. Топорик был в крови. Весь, включая рукоять. А к его лезвию, к самому носку, прилип клок волос. И Роэман знал, чьи это волосы. А баба так и стояла у машины с его стороны; не будь стекла, он мог бы дотянуться до неё рукой. Теперь-то ему было ясно, почему её плащ такой замызганный, весь в тёмных, жирных пятнах. Она не собиралась ничего делать, просто стояла и курила. Он снова посмотрел на неё. Он понял, что ошибался, посчитав её глаза светлыми. Они были не светлые, а белёсые, зрачки в них были почти такого же цвета, как и белки. Светло-серые, мутные, как у застарелого покойника. Их взгляд пронзал и затемнённое стекло двери, и его тело, и душу. И Виталий Леонидович, не раз стоявший на грани смерти, не раз попадавший в ситуации, из которых практически нереально было выбраться живым, ещё никогда в жизни так отчётливо не чувствовал могильной сырости.

И лицо её было спокойным и бесстрастным, а ещё серым, только в отличие от светло-серых глаз, кожа лица была тёмно-серой. На правой щеке и на подбородке чернели две гнилые язвы. Он невольно поёжился; да, даже через дорогую дверь и дорогое стекло машины он прекрасно чувствовал, как от неё несёт сырым холодом. Теперь он знал, что напоминал ему тошнотный ком в груди.

Он смотрел на неё, а она на него. И им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Секунд десять молчания, и все вопросы между ними были сняты. Виталий Леонидович к этому дому и к этой девочке не приблизится. Никогда.

Женщина достала из кармана новую сигарету, закурила и, больше не взглянув на него, повернулась и не спеша пошла в туман. А вот Роэман спешил. Виталий Леонидович быстро с пассажирского сиденья перелез на водительское, осмотрелся – как тут что, – взялся за руль и, включив передачу, поехал от этого страшного места. Набирая скорость, он резко крутанул рулём туда-сюда, чтобы окровавленный топор с клочком волос соскользнул с капота.

Он не очень хорошо понимал, куда ехал, – дома-дворы, дома-дворы – и когда выехал на какую-то улицу, он не знал её названия. Роэман по наитию свернул налево, пересёк сплошную и поехал к Московскому проспекту. Он не был искусным водителем. Плохо знал правила, ему привычнее было ходить пешком, но сейчас он думал только о том, чтобы убраться отсюда побыстрее, и машина для этого была как раз то, что нужно.

Чувство холода с примесью тошноты уже его не донимало. А вот от серого лица с чёрными язвами он хотел держаться как можно дальше. Уж очень был выразителен взгляд белёсых, мёртвых глаз.

Мартышка? Да плевать на него. Эта страшная баба, которую дессы звали

Гнилой, сделала то, что собирался сделать он сам. И вообще, по большому счёту всё вышло не так уж и плохо, хорошо, что он что-то почувствовал ещё в первый раз, хорошо, что не полез к червю сам. Ну да, с червём он, конечно, вопрос не решил, но зато понял, что его охраняет влиятельная тварь. И теперь ему будет о чём рассказать привратнице. Ну а смерть Мартынова всем, кто знал об их последних отношениях, доходчиво объяснит, что с Виталием Леонидовичем лучше не враждовать. Вот только одного он понять не мог. Мартынов… Неужели Мартынов ничего не чувствовал? Ни холода, ни предчувствия беды, ни острого ощущения опасности? Неужели ничего? Наверное, нет… Этот идиот искал самые дебильные песенки на всех самых омерзительных станциях. Он был абсолютно спокоен и ни о чем не волновался.

Не послушалась папу. Не пошла в школу. Но угрызений Светлана сейчас не испытывала. Состояние предвкушения чего-то нового. Именно от этого состояния и настроение у неё было приподнятое. Именно такое настроение бывает у молодых женщин, когда они с кучей денег идут за обновками. И дело тут было не в покупках. Не в обладании вещами. Светлана просто очень, очень сильно хотела изменить себя. Улучшить. Стать такой, на которую одноклассники обратят внимание. Стать той, над которой перестанут прикалываться.

Она давно ходила в спортивной одежде. Девочки из её команды, которые почти все были старше неё, постоянно носили спортивную одежду. Это был этакий знак, подчёркивающий их принадлежность к особой спортивной касте. И Светлана тоже стала носить спортивные костюмы и обувь. И в школу ходила так же. А так как папа её любил, у неё было много дорогой спортивной одежды, и поначалу, в седьмом и восьмом классе, вещи с эмблемами «Найк» и «Адидас» у многих её сверстниц вызывали даже зависть. Но потом девочки стали всё меньше ей завидовать. Уже с девятого класса они начали носить одежду, более подходящую девушкам. А она так и ходила в спортивном, сначала не замечая изменения общих тенденций, а потом уже и не имея возможности приобрести что-то иное. Так Света и заработала издевательский эпитет «Спортивная».

Да, так как в её классе была ещё одна девочка с именем Светлана, то одноклассники её так и называли – Света Спортивная. И вот, имея при себе почти одиннадцать тысяч рублей, она хотела себя изменить. Для этого ей нужна была новая одежда, новая обувь. И вообще всё новое. Новый «лук», как говорили её сверстницы. Светлана быстро добежала до «Радуги» и вошла в светлые коридоры торгового центра всё в том же приподнятом настроении. Витрины, витрины, витрины. Бельё, одежда, обувь, аксессуары. Тут десятки разных магазинов. Тут есть всё, что ей нужно. Девочка была в этом уверена. Поймала себя на том, что сразу пошла в сторону двух спортивных магазинов. Ну нет. Развернулась и… вот он. Магазин обуви с красивым названием «Рандеву». Светлана уже бывала тут, сидела, скучала на больших мягких пуфах, пока мама бесконечно долго примеряла какие-нибудь туфли или сапоги. Девочка зашла в магазин и почти сразу увидела то, что ей было нужно. Ах, как они были прекрасны!

Аккуратные туфельки из чёрной кожи. Небольшая платформа, как раз на петербуржскую осень, с её дождями. Круглый носик, ремешок с красивой серебряной пряжкой. Такие туфли… носят героини анимэ. Точно. Просто прелесть, а не туфли! Ей нужны были именно они. Она именно такие и хотела, просто до этой минуты не знала об этом. Она повертела их в руках, увидела этикетку и… сразу расстроилась. Шесть шестьсот? Пипец! Это же больше половины денег, что у неё есть. Это были классные туфли, но очень дорогие.

– На них скидочка, – произнесла милая девушка в чёрном платье, подошедшая к Светлане незаметно.

– Скидочка? – Света повернулась к ней.

Девушка взяла у неё туфлю, взглянула на этикетку:

– Да, вот, сейчас их можно приобрести за четыре восемьсот. У вас какой размер?

Света вздохнула. Четыре восемьсот тоже очень дорого. После такой покупки у неё останется совсем мало денег, а ей хотелось ещё купить узкую юбку, такую, какую носит Лиза Марфина, а ещё блузку белую, и пальто. А ещё колготки! У неё сто лет не было колготок! А ещё зонт она хотела купить и шапочку, какую-нибудь. Перчатки! Ей давно хотелось иметь перчатки. И красивое нижнее бельё. То, что она купила недавно, очень ей нравилось, но её одноклассницы носили совсем другое бельё. Взрослое.