Охотник
Шрифт:
– Я… не могу это одеть… дорого…
Дядька цедит:
– Я сам сейчас напялю его на тебя. Отец у тебя не вылезал из Армани. И хоть шиковать он не любил, но привил и тебе хороший вкус. Откуда, думаешь, ты такой весь правильный? – сказал с каким-то злорадством, и я, посмотрев на него уничтожающим взглядом, процедил:
– Не смейте бросать даже тени на моего отца. Я оденусь. Но это в последний раз. Больше не надо мне приказывать. Если вы сказали, что введете меня в курс дела, это не значит, что меня надо унижать, – сказал и выдохнул.
Григорий заулыбался и вдруг сказал тепло:
– Вот таким
– Спасибо и… извините.
Он кивнул, махая рукой.
– Пошли, перекусим как раз в нашем кабинете. Даже не верится, что я скоро буду отдыхать.
Едва я смыл с себя грязь и переоделся в маленькой душевой кабине, как дядька потащил меня в огромный кабинет. К нам тотчас начали стучать, и телефон зазвонил не переставая. Он лишь, привычно откинувшись в кресле, взял трубку и сказал будничным голосом.
– Пообедать и да, любимое блюдо нашего нового босса!
Я, удивленно посмотрев на него, улыбнулся. Интересно, угадает ли он? Как меня отец даже дразнил, чуть кличка не прилипла в школе. Дверь распахнулась, и вошел невысокий коренастый мужчина.
– Там обед, но, Григорий Николаевич? У нас ведь совещание. Все мы торопимся.
Дядька кивнул и показал на меня.
– Узнаешь Пельменя? Жек, это тот самый!
Мужик, побледнев, отшатнулся и неверяще посмотрел на меня.
– Коля?
Киваю удивленно, и он тотчас трясет мою руку.
– Мы помним тебя. Ты-то вряд ли, конечно, но запах от тебя тот же самый.
Отшатываюсь, и дядька тотчас говорит:
– Эй, Жень, он сейчас еще не в курсе. Дай ему прийти в норму, и он точно не вспомнит тебя.
Оба рассмеялись не зло. И Евгений, посмотрев на меня, тепло кивнул.
– Всеволод Николаевич гордился бы тобой. Ты вырос таким красавцем!!!
Дядька махнул ему рукой.
– Зови всех сюда. Он потихоньку будет вникать. А мы общаться.
Народ собирался быстро и споро, все кидали на столы свои книги для записи, блокноты, просто листы. К моему ужасу человек набралось около двадцати. Все смотрели на меня, казалось, беспечно, но стоило мне отвести взгляд, как я чувствовал на себе взгляды пронизывающие и злые. Не все знали о том, кто я, и некоторые открыто и безалаберно смотрели на меня порой с вызовом.
Кое-как доедаю борщ. Во время какой-то очередной дискуссии про торфяники в кабинет внесли огромную тарелку пельменей. Я удивленно вскинулся и посмотрел на дядьку, краснея от смущения. Я, и правда, обожал пельмени. Особенно те, что мы делали с отцом. Откуда он это все знает? Почему я его не помню? Почему я не знал эту сторону жизни отца? Почему он так скрывал меня от всех? Ведь тот Александр назвался другом моего отца, а еще он говорил, что именно его я спас из капкана. Да тут у каждого руки в шрамах, таких порой страшных и уродливых, что сердце стынет. Особенно у дядьки.
Прислушиваюсь к их разговору, все уже отвернулись от того, как я ем эти пельмени, и устало ругались вроде, а вроде как и советы получали от моего дядьки. Я поверил ему о том, что он мой дядька. Много у него
Когда все разошлись, я показал дядьке свои зарисовки с этих разговоров и, тыкнув пальцем, объяснил.
– Я так понимаю, что это несколько ваших групп. Эти вот торгуют тем, что ищут там золото. А вон те – ископаемые. Эти, что ближе всех ко мне сидели, строительство в нескольких странах. А эти, что к вам ближе – биржа. Разводиловы обычные, это как? – меж тем я спросил, дядька улыбнулся, откинувшись на кресле.
– Это те, кто поедает на обед не борщ, а какую-то компанию. Специально ее обанкротив перед этим.
Киваю удивленно. Дядька, смеясь, вдруг вытащил из полки небольшую фотографию.
– Вот твой отец, узнаешь?
На фотографии и правда мой отец, а еще дядька. Они стоят, обнявшись, и смотрят в камеру.
– А фотограф кто? – спрашиваю невзначай, он ехидно говорит:
– Собственной персоной Сашка Буянов. Он сам вызвался сделать фотографию. А потом и сам встал на мое место. Так что у него есть такое же фото. Если не дел куда-то. А ты волком отца ни разу не видел?
Мотаю головой.
– Что за волки? Александр и Святослав мне говорили об этом. А потом он стал волком у меня на кухне.
Дядька сузил глаза и сказал тихо:
– Ты с ними поаккуратнее был бы. Очень хитрые Буяновские все. А еще они держат свой бизнес в городах тоже так нехило. Только у них торговля оружием и строительство очень развиты. Ну и заводов они себе прикупили за бесценок-то. Главное вовремя. Ну что, остались там для меня пельмешки-то? Племянничек? – спросил он меня, весело потирая руки, и охнул удивленно: – Ну и аппетит у тебя, я скажу, отменный. Еще тот, отцовский. Давай кушать. А потом поговорим нормально, чтобы не давились оба, да?!
Киваю смущено и снова вижу сходство дядьки с отцом. Тот тоже также ест пельмени, руками. Макая в сметану. Так чтобы сметана задевала и пальцы чуть-чуть. Чтобы потом можно было их облизать. Сразу вспомнились года с отцом.
Мы были в каком-то городе и заказали еду прямо в номер, отец сказал, что я буду с одним его знакомым в номере. И тот его знакомый… не помню его имя, учил меня есть сметану из банки и ел только пельмени и пласты плохо прожаренного мяса. Даже кровь иногда выступала с накола вилкой. Я даже слабо помню этот номер. Был он довольно бедным, гостиница на окраине города. Мы там были почти неделю, а потом как-то мы пришли с прогулки и увидели, что у нас сломана или выбита дверь. Он тогда сразу посадил меня в такси и, сказав адрес водителю, погладил меня по голове… А еще он сказал, что привязался ко мне, и более благодарного слушателя у него не было никогда. Я ревел всю дорогу, водитель привез меня к вокзалу, и там я долго ждал моего отца. Отец вышел из другого такси и потом всю дорогу меня держал на руках. Он словно боялся, что со мной может что-то случится. Больше мы не приезжали в тот город. Отец сказал, что это лишнее. И оставлял меня в каких-то приютах на неделю или две. Приюты были разные, и не все они были хороши. В каком-то мне разбили нос и обозвали бомжом.