Охотник

Шнайдер Эйке

И это стало его последней связной мыслью.

* * *

То ли служители Творца врали насчет загробного мира, то ли Гуннар все-таки был жив. Едва ли на том свете нашлась бы лечебница Эрика, разве что они перебрались туда всем отрядом и… Он не на шутку встревожился, но ощутил пальцы, сжимавшие его ладонь, сильные, отнюдь не бестелесные. Да и сама Вигдис совершенно не походила на небесное создание, даже сейчас, в теплом неровном пламени множества свечей, расставленных по комнате.

Он протянул

руку, отвел с заплаканного лица девушки золотистую прядь. Удивился — при нем Вигдис плакала лишь раз, после похорон матери. Движение далось неожиданно тяжело, словно на запястье навесили свинцовые грузила. Девушка вскинулась, проводя рукавом по глазам, а в следующий миг лицо обожгла пощечина.

— Ты, болван стоеросовый, говорила тебе, не таскай эту гадость, меча довольно. Даже в постели ее не снимал, бестолочь мнительная, доигрался…

Будь он здоров, поймал бы руку, а дальше как пойдет, их нередкие бурные ссоры обычно заканчивались столь же бурным примирением. Но сейчас только и хватило сил, чтобы ухмыльнуться:

— Вот это больше на тебя похоже.

Она выругалась, разом сникла — волосы снова закрыли лицо.

— Я успевала тебя отбросить. Только рассыпалось.

Гуннар затем и носил амулет из небесного железа, чтобы любое направленное на него плетение рассыпалось. Можно никакой пакости не опасаться, а если надо подлечиться или что такое, снять недолго. Он пожал плечами.

— Бывает. Живой же.

Она снова вскинулась, нечленораздельно зашипев. Осеклась на полуслове, когда скрипнула дверь и в комнату шагнул Эрик, привычно наклонив голову. Гуннар в который раз подумал, что целитель наверняка многажды влетал лбом в притолоку, задумавшись или отвлекшись. Двери в лечебнице и для Гуннара были низковаты, а бугаю вроде Эрика и вовсе неудобны.

Он вообще не походил на целителя, какими их обычно изображают — умудренного сединами, иссохшего и скрюченного от постоянного сидения над учеными трактатами. Здоровенный, широкоплечий, с вечно взъерошенными темно-русыми волосами, которые он безуспешно приглаживал льняным отваром. Одинаково хорошо Эрик владел и мечом, и — этого Гуннар оценить не мог, но был наслышан — плетениями. Несколько раз Эрика в собственной лечебнице принимали за охранника те, кто впервые приходил к целителю, за два года снискавшего себе славу во всем немаленьком Белокамне.

Трудно было понять, что заставляло его раз за разом срываться и, оставив лечебницу на помощницу Иде — «очень способную девочку», — то уходить с купцами, то сопровождать Гуннара в поисках очередного одаренного, забывшего, что и для них писан закон, то ввязываться в новую опасную затею Вигдис. Сам Эрик ухмылялся и говорил, что боится, сидя на одном месте, жиром зарасти. Девчонки любить перестанут, а если кто и рискнет — раздавит ведь ненароком. Женщины на него и правда заглядывались — поди не заметь такого — а Ингрид, кажется, вовсе не обращала на это внимания.

Впрочем,

одаренные относились к подобным вещам куда проще, Гуннар знал это, но привыкнуть не мог. Порой он недоумевал, как он сам, не унаследовавший дара, «пустой» — так называли обычных людей одаренные — затесался в эту блестящую компанию. Он, тот, кто последние десять лет — с тех пор как сбежал от родных, поклявшись никогда не возвращаться, и клятву свою сдержал — охотился на таких, как они.

— Что за шум, а драки нету? — поинтересовался Эрик, окидывая их взглядом. — Виноват, ошибся, драка тоже есть. Вигдис, если намереваешься его добить, сперва уведи из лечебницы, а то скажут, я раненого уморил.

Выглядел целитель типичным завсегдатаем «Шибеницы» — веки красные, под глазами синяки, на щеках рыжеватая щетина.

— Не дождетесь, — ухмыльнулся Гуннар.

Вигдис снова выругалась. Эрик хмыкнул, приобнимая ее за плечи.

— Ну все, хватит. Он дурень, конечно, но какой уж…

— Эй, нехрен лапать чужую женщину, у тебя своя есть. — Не будь Гуннар так слаб, словами бы не ограничился.

— Ингрид своя собственная женщина, — сказал целитель, впрочем, руки убрал. — Да, пока помню…

Он вытащил из-за пояса тканевый узелок, протянул Вигдис.

— Занеси, пожалуйста, к ювелиру, пусть спаяет. Скажешь потом, сколько взял, заплачу, раз уж порвал.

— Я эту дрянь утоплю в ближайшем нужнике.

— Ну нельзя же так с чужими вещами, дорогими, к тому же…

— Не дороже жизни.

Эрик промолчал, что вовсе на него не походило. Гуннар сложил воедино слезы Вигдис, измученный вид целителя, собственную слабость. Это далось едва ли не труднее, чем поднять руку, разум мутился, словно Гуннар изрядно выпил. Потянулся к животу, руки наткнулись на полотно, пропитанное скользким и жирным… мазь?

— Что со мной?

Ранения в живот доводилось получать и раньше. Но в прошлый Вигдис стянула дыру в считанные минуты, а потом еще ехали верхом полдня — хотя, признаться, тогда Гуннар едва держался в седле, и от ночного караула его освободили. Но утром был как новенький.

— Здоровая дыра в брюхе.

— Это я понял. И?

Эрик помедлил, явно соображая, как бы половчее уйти от правды. Гуннар знал его вот уже пять лет, и все эти годы у того ни разу не получилось хоть сколько-нибудь убедительно соврать.

— Говори, как есть. Не маленький.

— Все в руках Творца.

— Не твоих?

— Что смогу — сделаю.

— Все настолько плохо, что у меня уже ничего не болит? — поинтересовался Гуннар.

Ему доводилось слышать, что тяжелое ранение в живот, если сразу не позвать целителя, спустя какое-то время перестает болеть, потому что кишки отмирают, а мертвое не чувствует боли.

— Не болит у тебя вот поэтому. — Эрик приподнял со столика флакон темного стекла. — И наплевать тебе, выздоровеешь или нет, тоже поэтому.