Охотник
Шрифт:
Трей пожимает плечами.
Джонни трет лицо ладонью.
— Ладно, — говорит. — Постараюсь как смогу. Свое дело сделай только. Ради Христа.
Трей двигает прочь по дороге.
— Ты куда вообще? — окликает ее Джонни. — В такое время никакая ветеринарка не работает.
Трей не обращает внимания.
— Ты к своему Хуперу, что ли?
Трей хочет ускориться, но приходится ждать Банджо. Он больше не скулит, но сильно хромает, бережет больную лапу.
— Ай, иди сюда, — кричит Джонни. Трей слышит, как открывается дверца машины. — Я вас подброшу обоих.
— Нахуй иди, —
Трей срезает через поля, пока не убеждается, что отец точно не двинул за ней следом. Находит залитое луной место под какой-то изгородью, чтоб не слишком бросаться в глаза, и садится на корточки — осмотреть лапу Банджо. Сердце у нее по-прежнему колотится.
Лапа распухла. Трей пробует прощупать уплотнения или переломы, Банджо скулит, нетерпеливо стонет и наконец рычит, хотя сразу следом лихорадочно лижется — извиняется. Трей отступается, чешет ему шею так, как ему больше всего нравится. Вынуждать его кусаться она не собирается. Это разобьет ему сердце.
— Все хорошо, — говорит она. — Все шик. — Жалеет, что не врезала Рашборо по яйцам.
Рашборо и все, что он с собой принес, настолько чужды Трей, что она не в силах перевести этот вечер ни в какие доступные ей понятия. Случившееся кажется чем-то таким, чего не происходило. Трей сидит, пытаясь расправить это все у себя в уме, чтобы рассмотреть как следует. По ту сторону изгороди мерно и дремотно жуют коровы.
Судя по тому, что понимает Трей, вариантов выбора у нее два. Можно следовать исходному замыслу, то есть смешать отцу карты и вынудить его сбежать. Это легко. Она отнесет тот кусочек золота Келу или любому из мужиков и расскажет, откуда он взялся. К Джонни они и так относятся с подозрением — инстинктивно. И его, и англичанина его они выпрут из города одним днем. Рашборо, может, и крут, да тут и народу больше, и он не на своей земле; он уберется.
Против этого то, что Трей лучше руку себе даст отсечь, чем окажет услугу хоть кому-то из местных. Хочет она одного: вскрыть каждому грудную клетку и выдрать сердце. Сломать зубы об их кости.
С точки зрения нравственности ее этот позыв никогда не беспокоил. Она приняла его как то, чему никогда не сможет повиноваться, даже если б как-то узнала, на кого именно эту силу направить, но задействовать ее Трей со всей ясностью считает себя в полном праве. Останавливает ее — более чем непреклонно даже для каких бы то ни было сомнений — только Кел. Они условились: Кел по ее просьбе выяснил, что случилось с Бренданом, уж как сумел предметно, а за это она дала ему слово, что ничего и никогда не предпримет по этому поводу. Но с Бренданом проделки ее отца никак не связаны. Тут она вольна поступать как хочет.
Способна она сделать и так, как хотят от нее отец с этим его англичанином. Против такого говорит нежелание Трей оказывать услуги и этим двоим: отец пусть идет нахер, а после того, что Рашборо сделал с Банджо, пусть его перевернет и подбросит мильон раз. Но их затея, если Трей им поможет, достанет половину Арднакелти. Где-то среди тех, на кого попадет, наверняка найдутся те, кто связан с Бренданом.
И отца тут скоро не станет, если так. Даже если весь замысел выгорит,
Лишь постепенно вырисовывается в мыслях у Трей, что у отца никакого намерения оставаться тут и не было. Вроде бы очевидная вещь, Трей поняла бы это сразу, если б удосужилась присмотреться. Могла бы свалить к Лене и переждать, не задумываясь ни на миг о херне, которую отец с собой сюда приволок.
Она бы так и сделала, если б сообразила. Радуется, что нет. Сидит в поле еще сколько-то, теребит между пальцами мягкие уши Банджо, взвешивает в уме разные варианты мести.
— Пошли, — наконец говорит она Банджо. Берет его на руки, пристраивает себе на плечи, как огромного младенца. Пес в полном восторге. Сопит ей в ухо и пускает слюни ей в волосы. — Ты весишь, блин, тонну, — сообщает ему Трей. — Я тебя на диету посажу.
Теплая пахучая тяжесть пса ей в радость. Трей внезапно чувствует себя зверски одиноко. Только и хочется ей, что принести все это Келу, свалить к его ногам и спросить, что со всем этим делать, но она так не поступит. Что б там Кел ни задумал, он ясно дал понять, что ее вовлекать не хочет.
— Салат, — говорит она Банджо, шагая вниз по дороге. — Только им тебя кормить буду. — Пес лижет ей лицо.
Трей беспокоилась, что Лена уже легла, но окна у нее еще светятся. Когда Лена открывает дверь, из дома льется музыка — женщина поет гортанным голосом что-то тревожное и печальное на языке, который Трей не распознаёт.
— Иисусе, — говорит Лена, вскидывая брови. — Что с тобой стряслось?
Про губу свою Трей и забыла.
— Споткнулась о Банджо, — говорит она. — Под ноги подвернулся. Я ему наступила на лапу. Посмотришь, что с ней?
Брови у Лены все еще вскинуты, но сказанное она никак не комментирует.
— Запросто, — говорит она, жестом отправляя Трей в кухню. — Неси его сюда.
При виде Нелли и Дейзи Банджо начинает егозить, чтоб спустили с рук, но стоит его лапе коснуться пола, пес жалостно взвизгивает.
— А, ну да, — говорит Лена. — Вот оно что, вижу. Кыш, — говорит она Нелли и Дейзи, открывая заднюю дверь. — Только отвлекать его будут. Так. Сидеть, дружок.
Выключает музыку. Во внезапной тишине кухня кажется очень неподвижной и спокойной. Трей тянет сесть на прохладный каменный пол и не вставать с него.
Лена опускается на колени перед Банджо и возится с ним, чешет ему морду, а пес рвется вылизать ей лицо.
— Зайди сзади, — говорит она. — Встань над ним и держи ему пасть, чтоб не цапнул. Если начнет буянить, можно пасть ему чуток стянуть бинтом, но лучше б нет.
— Не будет он буянить, — говорит Трей.
— Ему больно. От боли меняется даже лучший пес на свете. Но попробуем пока так. Ну-ка, приятель.
Она берет Банджо за лапу, очень бережно, и принимается ее ощупывать. Банджо извивается в руках у Трей, перебирает весь свой репертуар поскуливаний, стонов и визгов и наконец глубинно, впечатляюще взлаивает.
— Тсс, — тихонько шепчет ему на ухо Трей. — Что ты как малявка. Все у тебя шик.
Лена перебирает в пальцах его вторую лапу, чтобы сравнить, взгляда не поднимает.