Охотники 1. Погоня за жужелицей
Шрифт:
Он уже было вбежал во второй вагон, но тут обнаружилось, что мальчишка благополучно вернулся и теперь получает взбучку от старшего брата. В чужие семейные драмы Уинсли лезть не намеревался, поэтому потихоньку, пока никто его не заметил, вернулся к друзьям. Кто-то разыскал в ресторане доску и теперь подыскивал партнера для трик-трака. Артур махнул рукой, соглашаясь на партию, — и неудачно задел рукой официанта, который как раз нес густо посыпанный сахарной пудрой пирог. Пудра сладким ванильным облачком взметнулась вверх и попала Артуру в нос и глаза. Артур зажмурился, задержал дыхание, чтобы не чихнуть… и тут же десятки следов, совсем стертых и еще почти свежих, заполнили пространство. Яркий, толщиной в запястье
— Простите, джентльмены, кажется, мне нехорошо.
— Лихорадка. Служили в Африке? В Индии? — сочувственно пододвинул кресло кто-то из лейтенантов, а турок-юзбаши тут же подскочил с бокалом холодной воды, несмотря на тяжелый неодобрительный взгляд старшего.
— Вульгарное несварение… Желудок стремится к привычным консервам и сухарям. А устрицы и шабли стремятся дезертировать из желудка, — отшутился кое-как Уинсли, скомканно попрощался и быстро вернулся к себе.
Вот уже пять часов кряду майор Уинсли не мог заснуть. Последний раз ему выпало так близко почувствовать присутствие работающей Вещи в Дамаске пару лет назад на рождественском приеме у британского атташе. Тогда он тоже отговорился недомоганием и ушел. Не оттого что ему действительно было плохо — обычно после первого приступа, сопровождающегося моментальным жаром и легкими судорогами, наступала легкая эйфория. Но Артуру неприятно было знать, что рядом есть кто-то «ненастоящий», ведущий невесть какую игру с тайными целями, пусть даже самыми благородными. Пусть даже его зовут сэр Томас Эдвард Лоуренс Аравийский и каждая собака от Оксфорда до Месопотамии узнает его бронированный роллс-ройс по звуку мотора за целую милю.
«Хоть с поезда прыгай, хоть ножками дрыгай. Спасенья от вас не найти», — пропел Артур первую пришедшую в голову чушь на популярный джазовый мотивчик и решил, раз уж до утра ему не справиться с бессонницей, прогуляться по спящему поезду.
***
Предпочтительнее крепкого сна в уютном купе лишь ночная прогулка по «Восточному экспрессу». Когда можно беспрепятственно любоваться развешанными по стенам оригиналами картин пера Матисса и Мане, едва удерживаясь от искушения добавить усы, бороду или еще что-нибудь несложной формы и содержания к нарисованным лицам и фигуркам. Когда можно, не опасаясь укоризненного взгляда стюарда, отколупнуть ногтем кусочек отошедшей ореховой обивки и вытолкнуть ее щелчком наружу через приоткрытую форточку. Когда можно заглянуть в пустой ресторан, растормошить сонного бармена и потребовать у него бокал холодного шампанского. А потом забрать всю бутылку и направиться в одинокий ночной дозор. Когда можно бродить по состоящему всего из трех пульманов и одного ресторана составу туда-сюда, размахивая отчего-то быстро опустевшей бутылкой, представлять, что происходит за дверьми каждого купе, прислушиваясь к шорохам и шепоту, и лгать себе, что твоя прогулка всего лишь средство от бессонницы, а не попытка отыскать ее источник.
Артур знал, что это глупо, лишено смысла и совсем не его дело. Но ему все равно нечем было заняться, тем более в отсутствие библиотеки, которую из экономии средств на этот раз к составу решили не цеплять. Право, не писать же путевые заметки или роман… Уинсли прошатался так до самого рассвета, изрядно накачался выдержанным брютом и вознамерился уже вернуться в купе, чтобы умыться и пойти завтракать, как услыхал странные звуки, раздающиеся из двухместного купе возле туалетной комнаты.
Уинсли ускорил шаг. Но тут дверь словно от удара ногой распахнулась и пять серебряных ложечек, кокетливо звякнув, вывалились прямо к носам еще довоенных штатских туфель майора Уинсли.
— Прошу
Происходящее внутри выглядело на первый взгляд странно, на второй взгляд — очень странно. Вчерашние братья-янки уставились друг на друга как заклятые враги, стоя на кроватях один против другого. Причем в руке у старшего недвусмысленно поблескивал «кольт» сорок пятого калибра, наставленный точно в голову младшему. Младший же был вооружен «браунингом» и лихорадочно, но без толку давил на спусковой крючок. Был бы «браунинг» заряжен, старший лежал бы сейчас начиненный свинцом, как фирменный кекс Сесилии Эгертон цукатами, редко и бессистемно. Но магазин оказался пустым, что для мальчишки было полной неожиданностью, судя по его разъяренному и разочарованному одновременно лицу. «Каждая несчастная семья несчастна по-своему», — подумалось не к месту Артуру.
Еще он подумал, что старший мог бы одним выстрелом избавиться от всех семейных неурядиц, но почему-то этого не делает. Едва он решил обмозговать этот вопрос чуть тщательнее, старший, по-звериному зарычав, отбросил «кольт» в угол, швырнул свое тяжелое тело вперед, придавил собой малыша и принялся выкручивать тому руки… стараясь, как ни странно, причинить брату как можно меньше увечий и боли. Малыш извивался, лягал брата в живот и вообще дрался без всяких правил и очень по-женски. При этом оба старались не издавать ни звука.
— Дверь… — рявкнул старший, продолжая скручивать брата.
— Непременно, — согласился Уинсли и закрыл дверь, сам, однако, оставшись в купе. Он сделал это больше машинально, чем из желания влезть в потасовку. Шампанское никак не хотело выветриваться и не позволяло Артуру принять чью-либо сторону. Однако оставить господ американцев одних Артур тоже не мог. Очевидно, кто-то из двоих нуждался в помощи. Но вот кто?
— Веревку! — старший, не глядя, протянул ладонь.
— Будьте любезны. — Уинсли сдернул с кровати простыню, ловко и быстро скрутил ее жгутом и протянул американцу.
— Какого черта… вы здесь? — по мнению Артура, чересчур поздно заинтересовался американец.
— Утренний променад. У мальчика падучая? Сочувствую…
Американец наконец-то обездвижил сорванца и теперь, тяжело дыша, притулился на краешке кровати. Артуру показалось, что американец — человек по всему бывалый — выглядит полностью растерянным и даже отчаявшимся, зубы его клацают, зрачки расширены, а руки дрожат. Когда же американец заговорил, Уинсли стало даже как-то не по себе. В голосе у крепыша слышался не просто страх — смертельный ужас.
— Эй… англичанин… Как тебя там?
— Майор батальона один дробь четыре Норфолского полка армии его величества Артур Уинсли, — представился Артур.
— Что… Черт! Ни хрена не запомню! Ладно. Ты рослый из себя. Буду звать тебя Ходулей. Точка.
— Польщен. — Артур наклонил голову. — С кем имею честь?
— Какая разница… — Крепыш-янки замотал головой, став вдруг похожим на покусанного пчелами бульдога. — По бумагам буду Томпсон.
— Рад знакомству, мистер Томпсон-по-бумагам… — Артур еще раз поклонился и краем глаза посмотрел на пленника, размышляя, стоит ли ему дальше находиться здесь и не лучше ли оставить господ американцев наедине.
Мальчишка хлипко, с присвистом, дышал и переводил озлобленный кусачий взгляд то на Артура, то на брата. Несмотря на то что рот мальчика оставался свободен, он не кричал и не делал никаких попыток привлечь внимание стюарда, который уже проснулся и осторожно, чтобы не разбудить спящих еще пассажиров, позвякивал титаном.
— Вот ты ведь вчера видал моего братишку, Ходуля. Малыша Стиви… То есть он, конечно, не Стиви будет по бумагам, а Джон… — Американец мотнул головой, так бульдог пытается стряхнуть пчелиный рой. — Малец совсем. Голосище басовитый уже, но малец.