Охотники и ловцы рыб
Шрифт:
— Ничего особенного, подчинимся. Теперь уже русская церковь встала на ноги. Уже не страшно. Князь Владимир дал нам время укорениться и подрасти под сенью дружественной болгарской церкви. У нас теперь есть обычные священники русские, опытные духовники русские. Есть множество собственных певчих. Есть Богослужебные книги на родном языке и ноты. Еще десять лет назад нам нужны были учителя, а теперь мы сами друг друга учим хоть уставу, хоть обиходу, хоть славянскому языку, хоть греческому.
— Да. Кстати об обучении языкам, твоему ученику Сольмиру греческий язык давался явно легче,
— Настоящий славянин. Нам всем чужой язык дается проще, чем военное искусство, — не поддержала насмешливого тона собеседника Любава. — Я пойду, узнаю, когда здесь служба, ладно?
Всеслав последовал за ней в полумрак храма с неярко мерцающими разноцветными лампадками. Четыре мощные колонны, поддерживающие высокий свод, также расписанные фресками, как и стены, делили общее пространство храма на уютные подпространства. Молящиеся могли чувствовать себя один на один со своим Богом, даже когда были вовлечены в общее церковное Богослужение. Уважение к тайне каждой личности, существенная черта христианства, проявилось даже в архитектуре храма.
Но Всеслав ничего этого не оценил. Он попросту терпеливо ждал, пока та, которую он полюбил, и которая к его величайшему несчастью оказалась христианкой, спросит все, что ей нужно. А затем они вместе еще немного прогуляются по улочкам вечернего Киева по дороге назад, к постоялому двору.
Глава вторая
А после снова была быстрая скачка вдоль торговых путей славянских земель, то есть по рекам. Сначала Днепр, потом Припять, потом Западный Буг, под конец Висла. Путь днем через заснеженные сосновые боры и прозрачные зимние безлиственные леса. Просторы, освещенные неярким солнцем или гудящие от снежной поземки. Отдых ночью в выстроенных на расстоянии дневных переходов путешественников деревянных повальнях, в которых путники могли поесть и выспаться, лежа именно вповалку.
Несколько последних дней мела поземка, дул пронизывающий ветер. Но затем выглянуло солнце, неожиданно яркое и теплое, почти весеннее. Любава обернулась к подъехавшему к ней всаднику.
— Панна Любава, скажите панне Ростиле, чтобы она прекратила ставить блюдечко для домового у порога. Только мышей разводит, — один из воинов, сопровождавших Всеслава, еле сдерживая возмущение, обратился к Любаве. Ибо Ростила не обращала на его возмущение никакого внимания. Добрые отношения с духами-хранителями помещений были для нее важнее всего прочего. — Сегодня ночью просыпаюсь оттого, что мышь у меня в волосах шарит. Приятного мало, спросонья-то.
— Я тебе сколько раз говорил, Ендрек, — ответил ему Всеслав с сарказмом в голосе, — прекрати вытирать руки после еды о свои волосы. Видишь, уже даже мыши тебя облизывать приходят.
Ендрек обиделся и отвернулся.
И резко затормозил коня.
— Оу, тут недавно наши проезжали, — сказал он, глядя на уходящие в заснеженный лес следы.
— Ваши, — подтвердил
— Да брось, — недоверчиво протянул Ендрек, — в здешних местах простые рыцари на белых конях не ездят. Это собачий волос.
Лучший новгородский следопыт фыркнул и окинул Ендрека презрительным взглядом.
— Собаки у них тоже были. Но собачью шерсть с конским волосом у нас в Новгороде даже малые дети не перепутают.
— Поехали, догоним. Проверим, — азартно заявил Ендрек, посмотрев на Всеслава. — Следы недавние. Сразу после окончания поземки ехали.
Всеслав и сам заинтересовался конным отрядом, следы которого вели в лес. Их отряд полностью остановился.
Всеслав, — сдавленным голосом вдруг спросил Добровит, уже проехавший вперед по следам, — в ваших местах охота на людей ведется?
— Думай, новгородец, что говоришь! — в очередной раз возмутился Ендрек.
— А что я должен сказать, когда вижу, что вооруженный конский отряд с собаками ехал по следам пеших людей?
Всеслав вопросительно посмотрел на подъехавшего Харальда. На Польской земле, естественно, Всеслав, посланник Болеслава, был старшим в их отряде. Харальд старательно изображал обычного дружинника. Но сила личности варяга была такова, что польский посланник всегда принимал решения, оглядываясь на него. В бою он бы слепо доверил Харальду свою жизнь.
Харальд в свою очередь вопросительно посмотрел на Творимира.
— Я поеду с тобой, Всеслав, — сказал варяг, обменявшись взглядом со своим старинным другом. Остальные пусть подождут здесь.
Четверо воинов недолго ехали по следам, отпечатавшимся на звериной тропке. Огни костров, разожженных на поляне, далеко были видны в зимнем лесу. Всадники поехали быстрее.
Там на поляне рядом лежали два застреленных человека, горели, отогревая мерзлую землю, костры. Третий человек, седой, худой, высокий в длинном овчинном тулупе встал с колен, оглядел четверых въехавших на поляну всадников, выделил взглядом Всеслава. Замер, слегка вздрагивая, молча глядя на польского рыцаря.
— Чтобы их похоронить потребуется помощь всех наших, — мгновенно принял решение Всеслав. — Ендрек, вернись, позови.
— Ты человек Болеслава, — седой человек с черными густыми бровями и длинной бородой оценил упряжь Всеславова вороного коня, упряжь с белым орланом, символом правящей династии Пястов. — Ты даже не спросил, кто мы такие, за что застрелили моих товарищей.
— Так застрелили же, — пожал плечами Всеслав, вглядываясь в странно молодые глаза говорившего. — Негоже оставлять мертвецов непохороненными. Люди, все же.
— Их застрелили по приказу князя Болеслава, — с легким вызовом сказал старик. — Князь отдал приказ, уничтожить всех афонских монахов в своем княжестве.
— Почему ты остался жив? — задал Харальд вопрос по существу, пока потрясенный словами старика Всеслав приходил в себя.
— Я уходил в лес за хворостом, — бесстрастным голосом ответил монах. — Когда вернулся, всадники уже ускакали, а мои товарищи были мертвы.
— Ну и с чего ты взял, что их застрелили люди князя? — продолжил допрос Харальд.