Охотники за каучуком

Буссенар Луи

Шарль и два его спутника плыли следом на расстоянии трех весел.

…Пейзаж менялся стремительно, через два часа местность было не узнать. Река все сужалась и сужалась, пока не превратилась в ручей, шириной от силы метров десять. Лесные деревья-великаны, растущие по берегам крупных рек, уступили место пальмам — украшению мелких речушек и ручьев.

Нет ничего чудеснее, чем эти прекрасные пальмы, такие же привычные в прериях Экваториальной Америки, как тополя на европейской равнине. На них гнездятся стайки болтливых попугаев и ослепительно ярких ара. Кое-где стоят пальмовые деревья, лишившиеся зеленого наряда, пустые и прозрачные, стройные, как античные потрескавшиеся полуразрушенные колонны. Кое-где, напротив, они полны жизни, увешаны огромными,

больше мешка с зерном, гроздьями плодов размером с яблоко. Это шедевр природного зодчества: колонна ствола увенчана десятью — двенадцатью веерообразными ветками, которые образуют шатер, шумящий и трепещущий под свежим ветерком точно так же, как наши рощи перед грозой.

Почти на каждом дереве несколько засохших ветвей грустно свисают вдоль ствола. Днем позже они опадут и удобрят собою почву.

Стволы, совершенные природные создания, рвутся в небо, нанизывая друг на друга ровные кольца. Когда-нибудь упадут и они, лягут через яму с водой, похожие на вытянувшихся в прямую линию удавов, и будут служить мостиком скоту и его диким пастухам, пока наконец не превратятся в перегной, обогатив эту странную землю, на которой произросли.

Стоят они тесным семейным кругом, почти никакие другие растения рядом с ними не селятся, и порой до самого горизонта тянутся изящные колоннады, увенчанные элегантными кронами, а иногда лишь узкая полоска стволов с трепещущей листвой смотрится в зеркало одинокого озерка…

И вот — новая картина, леса внезапно исчезли, уступив место кампо, великой гвианской прерии, пролегающей от Ойяпока до самого устья Амазонки и дальше по левому берегу этой полноводной реки до Риу-Жамнуды.

Прерия проглядывает то там, то здесь сквозь прогалины в строю пальм, образовавшиеся то ли после бури, то ли вследствие естественного процесса умирания деревьев. Порой видны топкие, несмотря на засуху, болота, порой, — выжженная трава на плато.

Почти дикие стада находят прекрасный корм на жирных пастбищах, образовавшихся вблизи припри или неподвижной, словно застывший металл, воды. Коровы мирно пасутся рядом с резвящимися телятами, а длиннорогий бык с лоснящейся мордой и крупными спокойными глазами внимательно изучает окрестности, готовый в любую минуту отважно броситься на пирата кампо — ягуара.

Еще дальше река, изгибаясь, с трудом пробирается по низине, тянущейся на несколько километров. В сезон дождей низина заливается, и даже жгучее экваториальное солнце не в силах до конца осушить эту болотистую низменность, испещренную зеленоватыми зловонными лужами.

Потом русло реки и вовсе теряется в самом настоящем болоте, среди зарослей тростника и жирных растений с блестящими листьями, которые часто называют «ослиными ушами».

Есть там и другие представители флоры — волокнистый стебель, целиком скрытый под водой, заканчивается большими тарелками листьев, или другие, которые еще даже не классифицированы ботаниками, что вполне понятно, — они образуют под водой бесчисленное количество губчатых соцветий, будущей основы тверди.

Действительно, со временем разложившиеся остатки этих растений создадут корку, на которой взойдут неприхотливые муку-муку. Они, в свою очередь, вытянут остатки воды из глубины и отомрут, еще больше уплотнив ее и создав условия для произрастания злаков прерии.

Апурема сужалась и сужалась. Она была теперь всего несколько метров шириной, но глубока по-прежнему. Берега становились ровными и сухими. Вдали показались горы Большого Тартаругала.

Шарль чувствовал, что пироги пересекали невидимую границу между двумя реками. Ведь восемь месяцев в году бассейны Большого Тартаругала и Апуремы сообщаются.

Однако становилось совсем темно, пора было на ночевку. Гамаков не взяли, так что располагаться на отдых приходилось прямо в причаленных пирогах.

На следующее утро, рано на рассвете, лодки покинули Апурему, сплавились по боковому рукаву, потом переплыли в другой, и наконец четыре часа спустя остановились на

берегу красивой реки перед просторным шалашом, в нескольких метрах от причала.

Эта река, текущая с востока на запад, шириной метров шестьдесят, и есть Большой Тартаругал.

Негры-гребцы, молчаливые, как слуги палача, причалили свою пирогу, вынули весла и сделали спутникам серингейро знак последовать их примеру.

Потом один из них сказал Шарлю на плохом португальском, указывая на шалаш:

— Вождь там… Он ждет белого.

Шарль, ни секунды не колеблясь, зашел в примитивное жилище и оказался лицом к лицу с негром гигантского роста, вооруженным до зубов, страшной и отталкивающей наружности. Вы, конечно, догадались — это восседал Диого.

Вождь был опрятно одет в чистую шерстяную бледно-голубую куртку, цветную хлопчатобумажную рубашку и брезентовые брюки, низ которых он заправил в башмаки из грубой кожи — обычный выходной наряд деревенского негра. За красным поясом — пара револьверов, сабля рядом — только руку протянуть, а между колен — охотничья двустволка.

При виде европейца, рассматривавшего его скорее с любопытством, чем с тревогой, Диого поднялся и небрежным жестом предложил гостю индейское кресло, представлявшее собой грубое изображение каймана.

Шарль покачал головой и остался стоять.

Подождав несколько долгих минут, он прервал наконец молчание, ставшее неловким, почти тягостным. Колонист обратился к негру по-португальски:

— Кто вы?.. Что вам от меня нужно?

— Ничего не скажешь, господин Робен, — ответил Диого подчеркнуто вежливо, приятным голосом, странно контрастировавшим с безобразной внешностью, — ваши вопросы так точны и лаконичны, что могли бы поставить в тупик любого. Любого негра, я имею в виду… потому что люди моей крови обычно не знакомы ни с риторикой [113] , ни с диалектикой [114] . Я — счастливое исключение и могу с вами побеседовать.

113

Риторика — наука об ораторском искусстве и шире — вообще об искусстве слова.

114

Диалектика — часть философии, учение о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления.

Диого произнес последнюю фразу на великолепном французском, совершенно свободно. Шарль даже вздрогнул от удивления.

— Кто я? — продолжал негр, словно ничего не замечая. — Здесь меня зовут Диого… Жак. И я с недавнего времени — вождь приозерного селения. Для вас я Жак Дориба, всего-навсего магистр юриспруденции [115] Парижского университета… Пусть пока будет так. Я это говорю, чтобы вы чувствовали, насколько возможно, что имеете дело с ровней… если не считать цвета кожи — я убежденный расист. Что мне нужно? Получить от вас миллион золотом. Я, кажется, ответил на все ваши вопросы, господин Шарль Робен.

115

Магистр юриспруденции — человек, окончивший юридический факультет или институт со степенью бакалавра и после дополнительного обучения защитивший магистерскую диссертацию.

Серингейро некоторое время молчал в изумлении, словно бык заговорил с ним человеческим языком.

Затем, обретая вновь привычное хладнокровие, Робен начал наступать на злобно улыбавшегося Диого.

— Это вы держите в своей деревне мою жену и детей?

— Я.

— По какому праву?

— По праву сильнейшего. И, поскольку вы богаты, я назначаю за них выкуп — миллион. Лично меня такая цифра устраивает. Может быть, вам кажется, что они стоят больше?

— Хватит шутить, поговорим серьезно.