Охотники за каучуком
Шрифт:
— Я никогда не шучу, если речь идет о деньгах.
Видя, что молодой человек не отвечает, негр добавил:
— Как вижу, мы договорились. Вы передадите мне эту сумму золотом и серебром…
— Да вы сошли с ума! Конечно, вы не просто преступник, вы буйно помешанный. Допустим, я соглашусь на ваши условия. Где, по-вашему, я должен взять такую сумму? Особенно теперь, когда моя плантация совершенно разорена, рабочие разбежались, флотилия уничтожена, одним словом, когда я разорен вашими друзьями, каторжниками.
— Что ж… Можете выплачивать частями. У вас богатая родня, колонисты в верховьях Марони.
— Но, однако, в чем я перед вами провинился? Это вы, нарушая святые законы человечности, требуете у меня выкуп и мучаете меня…
— Закон человечности?.. Я такого не знаю. Повторяю, мне известно лишь право сильного, и я собираюсь им воспользоваться.
116
Имеется в виду герой романа американской писательницы Бичер-Стоу Г. (1811–1896) «Хижина дяди Тома» (1852), рассказывающий о бесчеловечности рабовладения в Америке.
— Ах ты, негодяй!
— Пусть будет негодяй… Эпитеты меня не трогают. У меня нет причин ненавидеть вас, лично вас, просто вы богаты, а мне нужны деньги. Однако вы — белый, и я хочу сломать вас, как хотел бы уничтожить всех представителей этой проклятой расы.
— Что за зло причинили вам белые или, скорее, какое добро они вам сделали, что вы стали таким кровожадным, алчным и жестоким, при вашей-то образованности?
— Какое зло и какое добро?.. Что ж, вы правы. Всю свою жизнь я словно скован был цепью доброты, которой меня якобы окружили белые, и в то же время с самого детства ваша ужасная культура доставляла мне одни мучения. Нет, не думайте, что я пытаюсь перед вами оправдаться. Плох ли, хорош ли Диого, вас это не касается, и если я все же отвечаю на этот несущественный вопрос, то исключительно из любви к искусству. Да еще, чтобы подогреть воспоминаниями злобу.
— В конце концов, какое мне действительно дело до циничной демонстрации подлости, которую вы здесь устроили?
— Э, нет! Вы сами раздули своими словами чуть тлевшие угли. Теперь вам придется меня выслушать. Черт возьми! Не каждый день удается заполучить такого слушателя. Кроме того, узнав, что я за человек, вы убедитесь: Диого никогда не изменяет своих решений. Впрочем, рассказ будет недолгим. Скажу откровенно: никогда не ведал того, что вы зовете счастьем. Может быть, только в раннем детстве, когда был милым негритенком, насколько это вообще возможно для парии [117] .
117
Пария — здесь: человек, отвергнутый обществом, не имеющий обычных гражданских прав.
— А я воспитываю негров-малышей, как собственных детей, как ровню, и…
— И думаете, вероятно, что хорошо поступаете? Да разве потом смогут они быть на одной ноге с белыми, даже превосходя их по всем статьям? Разве вы когда-нибудь отдали бы им
Да что там говорить!
Я был, вероятно, неглуп, потому что вскоре привлек школьными успехами внимание учителей. Из меня пожелали сделать «явление выдающееся», решили дать мне образование. И послали учиться во Францию, родной город оплатил мне учебу в лицее.
О! Не хватит слов описать страдания маленького дикаря, уроженца солнечного края, которого замуровали на долгие годы в мрачной университетской тюрьме. Одинокого среди белых детей, таких же жестоких и несправедливых, как взрослые. Я оказался без друзей, без родных, никто не побалует, не приласкает.
Достаточно сказать, что до самого конца обучения я для всех в классе оставался «негром».
«Негром», поняли?! И живущим на стипендию… Этим все сказано.
Зачем отняли у меня свободу? По какому праву они стали мной распоряжаться? Разве я хотел стать ученым?
Но и это не все. Нужно было завершить начатое. Меня послали изучать право… Сыну старой негритянки, не сумевшему даже обеспечить ей сытую старость, надлежало разобраться во всей этой путанице вашей юриспруденции!
С вручением диплома пособия я лишился.
Вполне естественно. Мне дали прекрасное образование. И предоставили самому себе.
Наконец я должен был уступить место другому негритенку из начальной школы, ожидавшему своей очереди, чтоб стать лицеистом, а потом адвокатом без конторы, врачом без клиентуры, инженером без работы.
Теперь мне предстояло выпутываться самому! Самому зарабатывать себе на хлеб.
Надо было на что-то жить.
А кем я был? Адвокатом?.. Их в Париже как собак нерезаных.
Да потом, я черный!.. Пришлось бы сменить кожу! Кому, дьявол побери, пришло бы в голову доверить мне дело?
Очень скоро я узнал весь ужас нищеты… страшной нищеты больших городов.
В Париже негр может быть либо миллионером, либо чистильщиком ботинок, третьего не дано.
Я стал официантом в забегаловке… Стакан господину!.. Во второй номер один ликер… Пожалте, господин!.. Вот так-то…
И два су чаевых!
С дипломом адвоката!
Не буду рассказывать, сколько грубостей и унижений пришлось вынести бедному Снежку, так остроумно прозвал меня местный шутник.
Кто знает, сколько желчи собрал я по капле до того дня, когда на скопленные крохи — чаевые — сумел купить обратный билет на родину!
Я приехал, без денег, отвыкший от физического труда, несчастный и, главное, потерянный. Ни языка соплеменников, ни их нужд и привычек я больше не понимал, потому что был избалован культурой. Цивилизация лишь подразнила меня своими благами, и я стал ее изголодавшейся до бешенства жертвой.
Зачем было делать мне этот проклятый подарок? Я ничего не просил… Зачем было превращать меня в ученого, если моим единственным желанием было — стать хорошим негром?
Я сделался старателем и в конце концов нашел богатую россыпь.
Но, увы, по глупости взял в компаньоны богачей… белых. Они лишили меня всего, а сами разбогатели еще больше.
Я собрал команду из нескольких энергичных парней, без предрассудков, и, черт возьми, сам стал вершить правосудие, которого не мог добиться законным путем. Главный виновник моего разорения заплатил за всех. Я был в бешенстве!