Охотники за каучуком
Шрифт:
— Согласен. У нас с вами одинаковый темперамент. Ожидание и бездействие невыносимы! Однако, думаю, развязка близка. Слышите?
В сумраке ночи действительно раздались пронзительные, громкие вскрики, сменившиеся диким воем.
— Если не ошибаюсь, это человеческие голоса, — сказал молодой человек. — Как вам кажется, сеньор Хозе?
— Я тоже, сеньор, полагаю, что кричали люди, — отозвался мулат. — Думаю, индейцы.
Крики быстро приближались и становились все явственнее.
Двое краснокожих, остававшихся при белых, задрожали от ужаса. Зубы их стучали, словно кастаньеты [183] .
183
Кастаньеты —
— Канаемес! Хозяин, это канаемес! — еле прошелестел один из них.
Слух индейца, более чуткий, чем у белых и мулата, не обманул.
— Канаемес!
Лесное эхо многократно повторило жуткий крик, а в ответ принесло гортанный человеческий вопль.
— Ну что ж! Идем туда! — воскликнул Маркиз, направив дуло своего револьвера в ту сторону, где пылал костер. — Теперь уж все равно. Нам повезло, что это мифическое чудовище возвестило о своем появлении нелепым воем, а не напало внезапно.
Но вот рядом шевельнулся кустарник, пламя костра заколыхалось, и перед глазами путников появились индейцы. Почти совсем голые, — можно сказать, их «наряд» составляли только луки да стрелы, — они кричали и размахивали руками словно одержимые.
В отблесках пламени буйство их выглядело еще более зловещим.
Потрясая оружием, они завели дьявольский хоровод. Немыслимые телодвижения, нестерпимые вопли — точь-в-точь демоны во власти дурмана!
— Ну и канкан! [184] Глядите-ка, друзья мои, — прошептал Маркиз. — Беснуются как одержимые! У них в глотках целый оркестр, честное слово!
184
Канкан — французский танец, характерное па — высокое вскидывание ноги.
Но тут его речь прервалась.
Индейцы, до сих пор, казалось, не обращавшие ни малейшего внимания на лодку, освещенную пламенем костра, словно полуденным солнцем, замерли на полуслове и схватили луки. В сторону лодки с диким свистом полетели стрелы.
Да, это были отменные стрелки! Пустые гамаки оказались для них отличной мишенью. Люди неподвижно лежали на палубе.
Не напрасно решили они скрыться за тюками и ящиками. Предосторожность оказалась нелишней и спасла их от верной гибели.
Но каковы индейцы! Сообразили, что дьявольские танцы привлекут внимание и ослабят бдительность. Белые, мол, будут, как завороженные, наблюдать за ними и не уберегутся от стрел…
Решив, что люди на лодке погибли, краснокожие ринулись на борт.
Удивительно, какой шум они подняли. Можно было подумать, что здесь целый легион, а их едва набралась бы дюжина.
Четыре залпа раздались почти одновременно и смешали вражеские
Молниеносная скорость, и только она одна, могла теперь спасти дикарей и сбить с толку стрелков. Трудно попасть в мечущиеся фигуры!
Вместо этого индейцы замерли, отступили, словно бы хотели бежать, но тут же вновь ринулись в атаку.
Минута замешательства сыграла на руку осажденным. Они успели перезарядить оружие и вновь дали залп.
Двое из наступавших остановились на бегу как вкопанные, качнулись, зашатались и, захрипев, повалились наземь.
И вдруг, к изумлению стрелявших, — как поверить своим глазам?! — индейцы, не обращая на них больше никакого внимания, накинулись на еще теплые трупы своих собратьев, порубили их саблями, бросили в огонь и снова принялись дико вопить:
— Канаемес!.. Канаемес!..
Теперь, когда они были погружены в свое занятие, их легко было уничтожить всех до единого.
— Эй! Тысяча чертей! Погодите, да ведь это же наши индейцы.
— Быть не может!
— Я узнаю их.
— Они сошли с ума!
— Точно, свихнулись!
— Что же делать?
— Все очень просто, — произнес мулат, перерубая канат, которым была привязана лодка. — Вот и все!
Потом, схватив форкилу, он с силой оттолкнулся, и лодка отчалила.
— Теперь мы пройдем немного вниз по течению, причалим подальше отсюда и переждем до рассвета. Утром вернемся. Черт меня побери совсем, если к тому времени необъяснимое сумасшествие не пройдет и дикари не успокоятся.
Сказано — сделано. Лодка отплыла метров на триста от проклятого места. Здесь ее пассажиры могли, ничего не опасаясь, дождаться рассвета. Они терялись в догадках, рассуждая о том, что же все-таки случилось.
Вопли обезумевших слышались еще часа три. Затем мало-помалу воцарилась тишина. Оргия, вероятно, была окончена.
На смену темной экваториальной ночи почти сразу, без перехода, пришел день.
Лодка бесшумно вернулась к вчерашней стоянке, где разыгрался столь чудовищный спектакль.
Возле догорающих углей, словно насытившиеся звери, спали забрызганные кровью индейцы. Невдалеке валялись останки, которые трудно было сейчас назвать человеческими. Их облепили насекомые, образуя некое фантастическое живое существо, которое все время шевелилось. Удивительнее всего то, что рядом со спящими лежали берцовые кости жертв, тщательно вычищенные. Оставалось только отполировать!
Индейцы спали так крепко, что не услышали, как Хозе вместе с тремя спутниками, вооруженными до зубов, высадился на берег, подошел к ним и собрал нехитрое оружие дикарей.
Мулат не ошибся. Индейцы были из их экипажа. Взяв в руки тяжелый лук, капитан выстрелил наугад пять или шесть раз. Взлетев вверх, стрелы попадали на своих хозяев и наконец разбудили их.
— Ах, негодяи, вот и вы! — вскричал капитан.
— Да, это мы, хозяин, — отвечал один из индейцев, нисколько не удивившись и не выказав ни малейшего смятения.
— Что вы здесь делаете?
— Спим.
— А где твои друзья?
— Друзья?..
— Что вы с ними сделали?
— А что мы с ними сделали?